Последний блин. И синий газовый цветок конфорки гаснет.
Муромцев по-хозяйски достает сметану, мед, какую-то колбасу и зачем-то – целый баклажан в фиолетовой шкурке, на которой уже появились морщины.
– У Ренаты – дочь и сын. У Анны – племянница. С дочерью все ладно и нормально, с племянницей тоже. А вот Павел – существо замкнутое, неуверенное в себе. И не такое, каким должен быть мужчина. Рената жаловалась Анне… я думаю, что жаловалась. И, памятуя о старом таланте подруги, попросила Анну погадать на сына. Призвать для него хорошую судьбу. Пусть бы у мальчика появился друг. Такой, чтобы был верным и – на всю жизнь. Анна и нагадала. Друг пришел в школу – там у Павла тоже отношения не складывались с ребятами – и остался рядом с ним. Характерами они сошлись. Увлечениями, опять же… Баклажан верни на место!
Муромцев лишь отмахнулся. Он пальцами отсчитал десяток блинчиков и стопкой же перевалил на тарелку, сказав:
– Извините, но я очень голодный. А дамочкам после шести вечера вообще есть не положено.
На верхний блин он плюхнул ложку сметаны, добавил меда и, скрутив блин валиком, сунул его в рот.
– И эта дружба все крепла и крепла… Рената поддерживала Аполлона. Мальчики росли. Выросли и поступили в один университет. На один факультет. И в одной группе учились. И на одном уровне примерно. И вместе пошли в аспирантуру, не без помощи Ренаты… жили они, кстати, в одной квартире.
– Я знаю.
Саломея ест с преувеличенной аккуратностью. Блин она делит на четыре части, каждую из которых складывает пополам. За ней интересно наблюдать.
И дом рад ее возвращению.
Возможно, потом, когда все закончится – осталось уже недолго, – Далматов сделает ремонт. Хотя бы начнет… с крыши. И верхних этажей. Лестницу, опять же, надо подправить.
– На той самой квартире, где Аполлон с тобой встречался. Но за все время ты ни разу не увидела соседа. Почему? Он не приходил ночевать?
– Я там ночевать не оставалась.
Раздражается. Готова защищаться и шипеть, хотя надобности в этом нет.
– Мы… мы не так часто встречались на той квартире.
– А где вы встречались? – Вопрос Муромцева звучит весьма своевременно.
– Ну… в парке. На набережной. В городе. Гуляли и разговаривали.
Да, что еще нужно влюбленной шестнадцатилетней девушке? Разговоры. Стихи. Кленовые листья под ногами. И чтобы звезд полный небосвод. Далматов не умеет ухаживать. Договариваться – это другое дело.
– Давай, – разрешает ему Саломея, зачерпывая ножом мед. Янтарная нить тянется от банки до тарелки и разрывается лишь в самый последний миг. – Говори свою гадость. Я морально готова.