Радовалась Лето чужой любви. А своей – не имела.
Глухим оставалось ее сердце. И мрачнел царь Кей.
Уходили женихи, унося с собой белых перепелок. И не было среди них никого, кто обиделся бы на Лето. Разве ж можно таить обиду на чудо?
Но вновь полетел над Элладой клич царя. И устремились ко дворцу Кея все, кто мнил себя достойным. Сильные телом – и сильные разумом. Способные ко многому – и способностей лишенные. Красивые – и уродливые. Удачливые – и те, кого Удача обошла.
Не по нраву были царю подобные женихи. Но разве мог он перечить дочери? Другую бы выдал замуж, не спрашивая, желает ли она вообще замужней быть. А Лето… Лето словно не видела никого.
Снова говорила она с каждым женихом. С кем-то – долго, с кем-то – лишь словом обменялась. И каждому дарила перепелку, отправляя его прочь.
– Кого ты ждешь?! – не выдержал Кей. – Ты видела всех мужчин, которые только есть в Элладе! И никого не сочла достойным? Опомнись, Лето! Умрешь старухой!
Но лишь улыбнулась Лето: знала она, что супруга ее, богами нареченного, не было среди тех людей, в чьи глаза она глядела.
– Прости, отец, – молвила она. – Не гневайся. Обожди немного.
– Чего ждать?..
Унял свой гнев великий Кей. Да правда, как можно гневаться на ту, которая есть сама жизнь? Она же ждала, ничуть не сомневаясь, что очень скоро увидит избранника наяву.
Лето узнает эти синие глаза, ясные, как небо в полдень. И мягкие волосы цвета золота. И само лицо, преисполненное благородной внутренней красоты, и голос – ласковый, который – один – способен заставить душу трепетать, словно птица в силках… Ее сны не лгали. Следовало лишь запастись терпением. И Лето ждала.
Она выходила к морю каждый день, беседуя с волнами.
– Отец кораблей, священного дерева дух, – так говорила Лето, обращаясь и к воде, и к сосне, что издревле росла на берегу. – Не ставь препон моему возлюбленному! А ты, легконогий Гермес, чьи ум и хитрость известны во всей Элладе, подскажи ему сюда путь! Вели своим сыновьям наполнить ветром парус его корабля! Ждет его Лето.
И однажды случилось чудо. Сыпанул по волнам позолотой суровый Гелиос, вычерчивая дорожку на море – смиренном, более подобном шелковому платку необъятных размеров. Белой нитью протянулся горизонт, и ослепла на миг Лето, а когда вернулась к ней способность видеть, увидела корабль.
Белым лебедем летел он навстречу скалам, но море словно спешило убрать с его пути острые зубы рифов. И ветер наполнял парус, не чиня вреда кораблю. А солнце пылало над мачтой как знак высшей, божественной милости.
Его звали Лай, и был он сыном Ладбака, из рода грозного Кадма. Сам он, юный годами, не совершил пока что ни деяний злых, ни добрых поступков. Его нельзя было назвать сильным, равно как и слабым, но был он именно таким, какого желала Лето.