— Ну, бей, Суп! — тихо сказал он, принимая тайваньскую стойку.
Началась драка в лучших традициях. Лучников перехватывал отлично поставленные удары десятиборца и швырял его на кровать. Тот явно не понимал, что с ним происходит, однако по-спортивному оценивал ловкость партнера и даже восхищенно крякал.
— Прекрати, Андрей, — вдруг сказала Таня трезвым голосом. — Прекрати это свинство.
— Пардон, почему это я должен прекратить? — сказал Лучников. — Я не толстовец. На меня нападают, я защищаюсь, вот и все. Приемы до конца не довожу. Суп твой цел, и посуда цела…
Вдруг у него взорвалась голова, и в следующий момент он очнулся, сидя на полу, в осколках, в облаке коньячных паров. Лицо было залито какой-то жидкостью.
— Жив? — долетел с супружеского ложа голос десятиборца.
Значит, швырнул ему бутылку «Курвуазье» прямо в лицо. В рыло. В хавальник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?
— Таня, — позвал Лучников. Она молчала.
Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, за стулья и стеллажи, стал подниматься.
— Поздравляю, — сказал он. — Я побит. Честный поединок закончился в твою пользу. Суп.
— Теперь катись отсюда, — сказал Суп. — Выкатывайся. Сейчас я буду женщину свою любить.
Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале видел правую половину своего лица, залитую кровью.
— Женщина со мной уйдет, — сказал он. — У меня разбита голова, а у женщин сильно развит инстинкт жалости. Таня не двигалась.
— Я тик рад, что не убил тебя, — сказал Суп, — не хватало только редактора «Курьера» убить. По головке бы за это не погладили.
— Таня! — позвал Лучников. Она не двигалась.
— Послушай, уходи по-человечески, — скачал Суп. — Мы пятнадцать лет с Танькой живем в законном браке.
— Татьяна, пойдем со мной! — крикнул Лучников. — Неужели ты не пойдешь сейчас?
— Слушай, белый, если ты где-нибудь трахнул Таньку, не воображай, что она твоя, — мирно сказал Суп. — Она моя. Иди, белый, иди добром. У тебя в Крыму герлы табунами ходят, а у меня она — одна.
— Таня, скажи ему, что ты моя, — попросил Лучников. — Да встань же ты, хоть вытри мне лицо. Оно разбито.
Они не шевелилась.
Десятиборец склонился над ней и просунул ладонь ей под живот, кажется, расстегнул там пуговицу. Фигура его качалась сейчас немыслимо огромной над тоненькой женщиной.
— А ты не подумал, Суп, что я тоже могу тебя хватить чем-нибудь по башке? — спросил Лучников. — Каким-нибудь твоим спортивным трофеем? Вот, скажем, Никой этой Самофракийской.
Десятиборец хрипло засмеялся.
— Это было бы уже потерей темпа.