— Далее? — сказал он, ловя сквозь дым жесткие голубенькие глазки бандита западной пустыни Фреда Бакстера.
— Далее начинается художественная литература, — усмехнулся тот. — Запад вроде бы совершенно не заинтересован в существовании независимой русской территории. Стратегически Крым, как я уже сказал, в наше время полный ноль. Природных ресурсов вам самим едва хватает, а «Арабат-ойл-Компани» уже пробирается в Персидский залив. Промышленность ваша — лишний конкурент на наших суживающихся рынках. Казалось бы, наплевать и забыть, однако Запад, ну и, конечно, Трехсторонняя Комиссия в первую очередь оказывается все-таки заинтересована в существовании независимого Крыма. В соответствии с современным состоянием умов мы заинтересованы в вашем существовании нравственно и эстетически. Западу, видите ли, важно, чтобы в тоталитарном потопе держался на плаву такой красивый ковчег, как Остров Окей. Как тебе нравится этот бред?
— Не так уж глупо, — сказал Арсений Николаевич.
— Ага, — торжествующе сказал Бакстер. — В тебе, я вижу, заработал дворянский романтизм. Так знай, что ваша дворянская русская старомодная сентиментальность, так называемые «высокие порывы», сейчас считается современными футурологами наиболее позитивной и прагматической позицией человечества.
— И потому я — Ной? — усмехнулся Арсений Николаевич.
— Sure, — кивнул Бакстер. — Только ты и никто другой.
— Где же ваш Арарат? — спросил Лучников.
— North Atlantic Treaty Organisation, — сказал Бакстер. — Резкое и решительное усиление западной и даже проамериканской ориентации. Западный военный гарант. Стабильность восстановится, и с облегчением вздохнут прежде всего в Москве. Будет яростная пропагандистская кампания, задавят десятка два диссидентов, потом все успокоится. Комиссия получила достаточно ясные намеки из тех же московских источников. В конце концов там же тоже есть люди, понимающие, что мы все связаны одной цепочкой… Ты Сахарова читал? Представь себе, в Кремле есть люди, которые его тоже читают.
— Я не гожусь, — сказал решительно Арсений Николаевич. — Я слишком стар, у меня слишком много, Бак, накопилось грусти, я не хочу терять свою гору, Бак, я буду сидеть на своей горе, Бак, мне почти восемьдесят лет. Бак, я молод только по сравнению со своей горой, старый Бак. И, наконец, я не хочу враждовать со своим сыном.
— Понимаю, — кивнул Бакстер. — Возьми меня на свою гору, Арси. Мне тоже все надоело, мне смешно сидеть на этой Трехсторонней Комиссии, где все такие прагматики и оптимисты, мне просто смешно на них смотреть и их слушать. Положит какой-нибудь Гарри Киссельбургер ладонь на лоб, вроде бы мировая проблема решается, а я вижу скелет, череп и кость… Уходящая жизнь… Как бы я хотел верить, что основные события начнутся за гранью жизни. Старый Арси, в самом деле, продай мне кусок твоей горы. Я бы плюнул на все, чтобы жить с тобой рядом и по вечерам играть в канасту. Взял бы Тину и жил бы с ней на твоей горе…