Лучникову и в самом деле не очень-то было до Тани. После возвращения из Союза он нашел газету свою не вполне благополучной. По-прежнему она процветала и по-прежнему тираж раскупался, но, увы, она потеряла тот нерв, который только он один и мог ей дать. Идея Общей Судьбы и без Лучникова волоклась со страницы на страницу, но именно волоклась, тянулась, а не пульсировала живой артериальной кровью. Советские сообщения и советские темы становились скучными и формальными, как бы отписочными, и для того, чтобы взглянуть на Советский Союз взглядом свободного крымчанина, лучше было бы взять в руки «Солнце России» или даже реакционного «Русского Артиллериста».
Вернувшись в газету, Андрей Лучников прежде всего сам взялся за перо. На страницах «Курьера» стали появляться его очерки о путешествии в «страну чудес», об убожестве современной советской жизни, о бегстве интеллигенции, о задавленности оставшихся и о рождении новой «незадавленности», о массовой лжи средств массовой информации, о косности руководства. Он ежедневно звонил в Москву Беклемишеву и требовал все больше и больше критических материалов. Негласный пока центр еще не объявленного, но уже существующего СОСа считал, что накануне исторического выбора они не имеют права скрывать ни грана правды об этой стране, об их стране, о той великой державе, в которую они зовут влиться островной народ, тот народ, который они до сих пор полагают русским народом, тот народ. который должен был отдать себе полностью отчет в том, чью судьбу он собирается разделить.
Когда он спит, удивлялась Таня, но никогда его не спрашивала — когда ты спишь? Здесь, на крыше гигантского алюминиево-стеклянного карандаша, он был полным хозяином, она впервые видела его в этом качестве, ей казалось, что он и ее хозяин тоже, вроде бы она ему не друг, не возлюбленная, а просто такое домашнее удобное приспособление для сексуальной гимнастики.
Опять он не спит, подумала она, когда гости разошлись, и выглянула из своей «пещеры». Она не сразу нашла Андрея. Вигвам вроде бы был пуст, но вот она увидела его высоко над собой, на северном склоне башни, в одной из его деловых «пещер». Он сидел там за пишущей машинкой, уютно освещенный маленькой лампой, и писал очередной «хит» для «Курьера».
Ничтожество
(К столетию И. В. Сталина)
В ссылке над ним смеялись: Коба опять не снял носки; Коба спит в носках: товарищи, у Кобы ноги пахнут, как сыр «бри»… Конечно, все, кто тогда, в Туруханске, смеялся, впоследствии были уничтожены, но в то время рябой маленький Иосиф молчал и терялся в догадках, что делать: