25 сентября
Сегодня рано утром, ещё до того, как мы смогли выйти на завтрак, в дверях встали два немца с нашивками СД на манжетах рукавов. Огласили мою фамилию и фамилию Кайтка. Велели нам забрать свои вещи и быстро выходить. Во дворе стоял грузовик со знаками полиции, а возле неё толстый шеф и голландец Хелё. Нам обоим связали руки сзади и втолкнули в кузов.
Я заметил, что даже эсэсовцы из Угерска были удивлены таким поворотом дел. Грузовик выехал на шоссе, ведущее в Стрый. По приезде в города нас завезли не в тюрьму, а в совершенно другое место: в дом, который немного напоминал сарай, а немного — дирекцию полиции. Нас отвели вниз, в подвал. Там было несколько камер с открытыми дверьми. Нас впихнули в одно из этих помещений, а верёвки с нас сняли уже в камере. Кроме нас в камере был десяток других людей. Все были поляками. От них мы узнали, что все они ожидают расстрела. Некоторые из них были заложниками, а остальных привели из тюрьмы. Вечером нам в камеру прислали ксёндза, который сказал, что будет исповедовать желающих. По-моему, четверо заключённых исповедались. В камере нам дают хорошее питание, и в довольно большом количестве. Нам разрешили написать по одному письму семьям. Мне не особо есть кому писать, так что я и не тороплюсь.
26 сентября
В подвальном коридоре постоянно стоит один немец-полицейский с автоматом. За поясом у него торчат палочные гранаты и пистолет парабеллум. Нас тут не бьют и не пихают. Ведро с помоями нам выносить нельзя, это делают два украинца, одетые в чёрную форму. Когда нам подают еду или открывают двери для очистки ведра, в коридоре стоят, как минимум, трое немцев с автоматами, готовыми к стрельбе. Мне кажется, немцы боятся, что мы рискнём на них напасть.
Нас сейчас в камере двенадцать, места хватает всем. Спим на земле, потому что немцы боятся дать нам кровати. А то мы ещё кровати разберём и из ножек и рам сделаем оружие. В камере сейчас так же, как было во Львове в то время, когда забирали на расстрел. Одни молятся, другие играют в карты. Немцы играть не запрещают и позволяют держать карты.
Из этого всего ясно следует, что немцы обнаружили свою ошибку, сообщили об этом в стрыйское гестапо, и меня включили в транспорт на расстрел. Тут, в камере, это называется «чёрным транспортом». Некоторые из заключённых выписывают на стенах камеры свои фамилии и даты прибытия.
27 сентября
Сегодня в камеру привели украинца, который вместе с нами пойдёт на расстрел. Этот тип всё время ходит, как пьяный. Сначала, когда узнал, что находится среди одних поляков, залез в угол и не хотел с нами разговаривать. Потом, когда заключённые угостили его едой, он нам рассказал, за что его приговорили. Звать его Дмитрий Гречка и служил он перед этим в Вермахте, а потом в украинской полиции. Во время одной из казней он отказался стрелять в поляка, который был его школьным товарищем. Позже, вместе с группой других украинских националистов, взбунтовался и ушёл в лес. Немцы приказали взбунтовавшимся сложить оружие, но украинцы отказались, и начался бой. Часть украинцев погибла, других взяли живыми, среди них был Гречка. Немцы в тот же день созвали полевой суд и приговорили националистов к отправке в концлагерь, а Гречку — к смерти. Дмитрий считает, что его спасут приятели, которые занимают весомое положение. Кроме того, его родной брат работает в гестапо. Время от времени Гречка клянёт немцев жутким образом.