Его лицо неуловимо изменилось - словно Джонатан не извлекал звуки из рояля, а слышал внутри себя. Это было одновременно прекрасно и пугающе.
- Вам нравится эта пьеса? - спросила я, когда музыка смолкла.
Джонатан провел по клавишам кончиками пальцев, а потом посмотрел на меня.
- Очень, - признался он. - Но я никогда не играю ее на концертах.
- Почему?
- Моя мама ненавидела ее, - ответил Джонатан, продолжая вести какую-то легкую мелодию. Вид его длинных пальцев, двигающихся с немыслимой быстротой, завораживал.
- Ненавидела?
- Она умерла.
- Простите.
- Ничего страшного. Это было давно.
Джонатан на секунду прикрыл глаза, словно вспоминая.
- Я разучил ее, когда мне было тринадцать, - продолжил он тихо. - Это очень сложная вещь, быстрая, не каждому взрослому музыканту под силу... Я ужасно собой гордился. Мне хотелось сделать маме сюрприз... Но когда я начал играть, она вдруг встала и молча вышла, - Джонатан снял руки с клавиш и сложил на коленях, глядя в пустоту. - Я не мог понять, что случилось, а она молчала - просто игнорировала меня с моими вопросами три недели. За это время она не сказала ни единого слова.
Голос Джонатана дрогнул, и он замолчал. Я поколебалась, прежде чем прервать затянувшуюся паузу.
- А потом?
- А потом все вдруг прекратилось, - сказал он уже своим обычным голосом. - Она просто снова начала говорить со мной, как ни в чем ни бывало. Я был так рад, что больше ни о чем ее не спрашивал. Уже после, намного позже я понял, в чем дело. Маме показалось, что это бунт, что-то вроде заявления, понимаете? Как будто я пытался сказать ей, что не хочу больше играть или что она слишком сильно на меня давит. Услышав "Аллегро", мама решила, что таким образом я выражаю протест. Но я просто хотел ее порадовать. Думал, что так она будет гордиться мной еще сильней, но... Я просто хотел ее порадовать.
Он снова замолчал, а потом осторожно опустил крышку. Не зная, как реагировать, я поддалась безотчетному порыву и положила руку поверх его.
- Это прекрасная мелодия, - искренне сказала я. - И вы изумительно ее играете. Жаль будет, если ваши поклонники не смогут ею насладиться.
- Спасибо, - ответил Джонатан едва слышно. - Может, когда-нибудь я и правда ее сыграю. Однажды, когда она перестанет напоминать о мне грустных временах.
Его глаза были так близко, что я ничего не видела, кроме них. Моя рука все еще лежала поверх его, и он накрыл мои пальцы другой ладонью.
- Могу я спросить? - Джонатан погладил ткань моей перчатки. - Вы всегда их носите?