Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
- Почему? Не хотите прикасаться к грязи?
Его откровенность требовала ответной искренности с моей стороны. Я покачала головой.
- Нет. Это из-за моей сестры. Она меня вырастила. Когда родители погибли, она стала мне и папой, и мамой... Это было тяжело, сейчас я это понимаю - ведь ей было всего восемнадцать, - запнувшись, я взглянула на Джонатана; он слушал со всем вниманием. Кончик носа вдруг нестерпимо зачесался, и мне стоило неимоверных усилий сдержаться от нервного почесывания. Контролировать себя помогало лишь то, что Джонатан смотрел на меня в упор и при этом не выпускал моей руки. Так что я досчитала до пяти и сделала медленный вдох, прежде чем продолжить. - Я постоянно с ней спорила, все делала наперекор - маленькие дети ведь всегда ищут у взрослых слабину. Чем сильнее Мира злилась, тем больше я шалила и капризничала. И однажды, когда я отказалась мыть руки, она сорвалась: притащила в ванную, открыла кран с горячей водой и держала мои руки под водой, пока у меня кожа не покрылась волдырями... Это было так больно, просто ужасно! Но еще хуже было чувство вины: ведь это я своими капризами вынудила ее так поступить. Если бы я вела себя, как полагается, она бы не разозлилась и не вышла из себя, понимаете?
Бросив быстрый взгляд на Джонатана, я осеклась. На него было страшно смотреть: его челюсти сжались, а глаза потемнели. Казалось, он и сам на грани срыва.
- Сколько вам было лет? - с трудом спросил он. - Когда это случилось?
- Года три или четыре... Я не помню. Какое это теперь имеет значение?
Джонатан на секунду зажмурился, точно отгоняя кошмарные видения.
- Вы правы, - он прерывисто вздохнул. - Никакого. Ваша сестра - где она сейчас?
- Умерла.
- Хорошо, - это вырвалось у Джонатана явно непроизвольно, но он тут же овладел собой. - Простите. Я имел в виду - мне очень жаль.
- Все в порядке.
Говоря это, я почти не лукавила. Признаться, он был не первым, кому я рассказывала свою историю. С каждым разом это было чуть-чуть легче.
Джонатан поднял на меня глаза.
- Покажите мне свои руки, - умоляюще сказал он. - Мне нужно увидеть.
И я решилась.
- Хорошо.
Медленно высвободив ладонь из его хватки, я потянула на себя ткань перчатки на указательном пальце. Джонатан не сводил с меня глаз, и я чувствовала себя так, словно раздеваюсь перед ним - вся, целиком и полностью. Ощущение наготы было таким мучительно-острым, что внизу живота у меня незнакомо заныло. Это ощущение не было неприятным - скорее, наоборот.