* * *
Когда я пришла в себя, оказалось, что и пациент, и то, что я из него извлекла, куда-то пропали, чего нельзя сказать о лукошке с яйцами. Вернее, лукошко-то исчезло, а вот его содержимое лежало на досках крылечка, заботливо огороженное прутиками, чтобы не раскатилось. Это, получается, что со мной расплатились за оказанную услугу. Хм. А у лекарки не такая простая работа. Я имею в виду не знания, которыми надо располагать, а душевные силы.
Перерыв продуктовые запасы сестры, я с удивлением обнаружила только соль в берестяном коробе и несколько горшков с мёдом. И, хотя до обеденного часа было ещё далеко, несмотря на плотный завтрак, есть мне хотелось сильно. Плита сначала дымила, но сухие дрова разгорелись и разбитые на просторную сковороду яйца отлично пропеклись безо всякого масла, так что подкрепилась я основательно, вымакав разлившийся желток остатком утренней лепёшки. Не такая уж она грубая, как показалось мне поначалу.
Вышла на крылечко, глянула на солнышко и увидела топающего сюда парня. Похоже, это тот самый, который подходил к сестре перед тем, как я к ней впервые подъехала.
— Привет, Уля! — и кланяется.
Да что же это такое! Егерь кланялся, Захарка кланялся и этот юноша тоже. Причём все как-то почтительно это делают, а не подобострастно. Попробую-ка и я, чай не переломлюсь. Надо ведь вживаться в образ.
Поклонилась, пытаясь копировать то, что видела издалека, поглядывая на город с галереи.
— Доброго дня и тебе, — вот так, кажется, будет учтиво, жаль имени его не знаю.
— Батюшка мой велел мне мерки снять с твоей ноги, чтобы сапожки к осени пошить. Садись на крылечко.
Села. Визитёр устроился рядом на коленях, разул меня и, поставив оголённые ступни на лист бумаги, аккуратно обвёл их угольком, что принёс с собой. Было щекотно и, кажется, я идиотски хихикнула. Сам же, как я поняла, сын сапожника, работал неторопливо и старательно, рассказывая мне, что происходит в городе: отелилась корова у Луки, Емельян, наконец, зарезал своего забияку-петуха, у Степаниды выпал последний молочный зуб, Никодим никак не продаст бочки, что привёз давеча их Клотска, ближайшего от столицы города. Эх, говорят там такие ярмарки! До самого леса тянутся!
Ещё он поведал мне о сыновьях цирюльника, что о прошлом годе не вернулись с рати, а тут объявились в добром здравии худыми, голодными и оборванными.
Я невольно заслушалась и не сразу заметила, что негодник оглаживает мне ступни и заговаривает зубы. Надо было его стукнуть… не больно, но хотелось мурлыкать. И я позволила себе ещё немножко не замечать допущенную вольность, а потом, также «не заметив» ничего предосудительного в его действиях, встала, опершись на его руку, спросила (где в этот момент были мои мозги) не желает ли он перекусить.