Отправился Намтар беседовать с богами. Позвали его боги поговорить о смерти: “Узнай ты Бога, что не встал перед тобою, и отведи его к своей госпоже”.
Из вавилонского эпоса
Но я уже был не в силах его узнать… Существовал ли вообще такой Бог, такой разговор, такой проход?..
Я шел по коридорам власти. Мне хотелось выйти, но все двери куда-то пропали. И откуда здесь так много людей? Как в кино. Вот только выбраться невозможно. Теснота давила снаружи, напирала изнутри. И мы снова спускались в галереи карбонариев. И возвращались в катакомбы первых христиан. А оттуда, через пещеры Орфея, попадали в мир иной…
Вдруг я заметил, что мы не отбрасываем тени, а сами преломляем пустоту. Наши иллюзии, наши галлюцинации от усталости, наши нежные миражи уже не отражались в лужах ловкой теории отражения.
Стаи крыс обгоняли нас и исчезали во мраке Светлого Будущего. А Он говорил: “Я не позволю им сбежать с корабля”. С какого корабля? Сбежать куда?
Слова и понятия судорожно искали новый смысл, новое направление.
Огоньки старых шахтерских ламп потрескивали, и это означало, что в подземелье скапливается взрывоопасный газ.
Тогда кроты истории воскликнули: “Господи, история закончилась!”
Мы остановились у входа в вертикальную шахту. Большой ржавый лифт зиял как… ловушка. И до чего же естественно группа действующих лиц заполнила собой подъемник этого абсурда.
“Не иначе как их обучали по системе Станиславского”, – подумал я.
Дверь заскрежетала. Проволочная клетка затряслась и стала подниматься.
“Заслуженный отдых” – бытовало раньше такое бессмертное выражение. “Социализм! Больше социализма!” – гулким эхом доносилось из некоего пустого, как суфлерская будка, пространства. “К новому Девятому сентября!” – кричал опасный оратор.
Боже мой, я же их давно знаю, эти героические голоса, которые опьяняются молодыми, незабродившими фразами! А лица? Они тоже были мне знакомы и незнакомы одновременно. Эти люди менялись у меня на глазах. Меняли цвет. Порастали шерстью, обзаводились рогами и когтями. Среди них был даже тот, кто уходил в отпуск перед любыми переменами, включая смену времен года, чтобы его, не дай бог, не призвали в свидетели. И это трусливое создание, обуянное восторгом стервятника, сейчас дерзко пыталось перекричать другие голоса.
А над темной метаморфозой трепетало прозрачное стратосферное сияние душ, и я различил в нем образ моего сына, пронизанный отлучающими лучами. Что происходило? Что менялось?
Вместо ответа один из тех, кто поднимался в лифте, достал сигарету и коробок спичек. Спокойно чиркнул спичкой и бросил ее к нам, вниз.