Она отшатнулась. Отшла на два шага. Кажется, вскрикнула перед этим, потом подошла, присела, спросила, не плохо ли мне, я открыл рот, собираясь мычать, и она вдохнула заготовленный мною запах и сказала:
— Фу-у-уу…
Я закрыл рот. Таня сидела рядом со мной, лежащим у её ног, на корточках. Она была совсем рядом. Моё дыхание отражалось от её коленок (коленок!) и возвращалось, тёплое, мне в лицо.
— Что же мне с тобой делать… — сказала она.
Не зная, насколько натурально смогу подражать абстрактному пьяному человеку, я предпочёл промолчать, выразительно морщась, моргая и пытаясь показать, как я пытаюсь повести головой из стороны в сторону. Уж не знаю, настолько ли натурально у меня получалось или просто в этом возрасте действует некий инстинкт, заставляющий включаться в любую игру, но Таня вздохнула и стала пытаться помочь мне сесть, а потом встать. Я позволил. О-о-о… Она обняла меня. Обняла. Я об этом и мыслить не мог, строя планы и цели визита. Её тело было настолько рядом… Она втащила меня в комнату и усадила в глубокое мягкое кресло. Сама села в другое.
— Что же мне с тобой делать?.. — повторила она, а я закрыл глаза, опасаясь за степень правдивости своего взгляда. Так проще…
Какое-то время потом я сидел в темноте век, не решаясь поднять их, так как был уверен, что если Таня увидит моё лицо в момент открытия глаз, она сразу раскроет обман: слишком я боялся не проконтролировать во всех тонкостях сокращения маленьких мышц около глаз, движения век… Я слушал. Таня металась по комнате, по квартире, приговаривая из Чернышевского и что-то про время. Я замер. Казалось, что и закрытые мои веки уже выглядят напряженно и неправдоподобно, я старался услышать, когда Таня окажется в другой комнате, чтобы открыть глаза и, когда она вновь войдёт, оказаться перед ней уже «нормальным»… Вот она вышла… Или нет… В возбужденной голове что-то стучало и гудело… Вот точно вышла. Я открыл глаза. Тихо. Звук воды, льющейся воды. Душ. Она пошла принимать душ? Видимо, да. А я подожду, пока она не выйдет. После воды её состояние немного изменится, это будет уже не совсем та она, что встретила меня «пьяного» у входа, и эта не совсем та она обнаружит в комнате не совсем того меня. Да.
Прошло несколько минут. Часов не было. Стихла вода и через паузу щелкнула щеколда. Перемена звукового фона смешала мысли и я, от греха подальше, опять закрыл глаза и откинулся в кресле. Бормотание «Что же делать» достигло комнаты раньше, чем шаги и сама, соответственно, Таня. Мечется. Топ-топ туда… влево, вправо… Набравшись решимости приоткрываю один глаз и, глядя перед собой, вижу, что Таня бегает по комнате в распахнутом лёгком халате, под которым… совершенно голое розовое тело с бугорками грудок, с кожей, с изгибами… Я открыл оба глаза и ошарашенно смотрю на неё. А она продолжает бегать. Я… Она замечает мой взгляд, останавливается прямо передо мной… ГОЛАЯ. Я никогда не видел раньше голую девочку, пусть она и в халатике, халатик-то распахнут… Раньше, давно, в детском саду, я видел голеньких девочек, но это же не считается, потому что… потому что это было в другом сознании. А это… Я открыл ещё и рот. Таня — вдруг — вся — моментально стала пунцовой, а я опять захлопнул глаза и заодно рот и сразу опять всё открыл, топнули резко пятки, какое-то причитание, и вот она опять передо мной, уже застегнутая, а я сижу, напрочь забыв о своей игре, о желании поговорить, даже о самой Тане: я, не ожидая, увидел нечто, сделавшее меня внезапно взрослее. Замечая сам, какое у меня стало вдруг серьёзное лицо, я встал, сказал «Извини» и пошёл к выходу. «Ничего», — тихо ответила мне в спину Таня, потом обогнала меня, открыла мне дверь, и я молча вышел. В последующие несколько дней я часто закрывал или открывал глаза и вспоминал это взрывное впечатление, это солнце тела перед глазами, водил перед собою рукой, пытаясь представить его поверхность. С Таней Титоренко я больше никогда не разговаривал иначе как по учебным надобностям. Инициация состоялась. И инициированные даже друг другу не открывали её тайны. Наши взгляды, падавшие иногда друг на друга, бывали совершенно обычны.