Мечта закончилась крахом. Он совсем было растерялся, но дядя помог ему получить должность смотрителя в Художественно-историческом музее. Иррзиглер приехал в Вену с одной лишь потрепанной сумкой, дядя приютил его на месяц у себя на квартире, после чего Иррзиглер снял комнату неподалеку от Мёлькербастай. В той комнате он прожил двенадцать лет. Первые годы он Вены почти совсем и не видел, вставал к семи утра, сразу шел в музей, а после шести вечера возвращался прямо домой; на обед все эти годы он съедал бутерброд с сыром или колбасой, запивая водой из-под крана в каморке при гардеробе. Бургенландцы вообще очень неприхотливы, в молодости мне доводилось работать с ними на стройках, жить вместе в бараках, поэтому я отлично знаю, насколько они неприхотливы; обходясь действительно самым необходимым, они ухитрялись сэкономить за месяц до восьмидесяти процентов зарплаты, если не больше. Остановив свой взгляд на Регере, я всматривался в Иррзиглера так пристально, как никогда прежде, но одновременно перед моими глазами возникала иная картина, а именно то, как мы стояли с ним в зале Баттони и я слушал его рассказ. Фамилией Иррзиглер он обязан своей прабабке, точнее — ее мужу, уроженцу Тироля. У Иррзиглера было две сестры, младшая эмигрировала в шестидесятые годы с подмастерьем парикмахера из Маттерсбурга в Америку и умерла там тридцати шести лет от роду, не сумев вынести тоски по родине. Кроме того, у него есть три брата, рассказывал Иррзиглер, все они разнорабочие, живут по-прежнему в Бургенланде. Двое, как и сам он, ездили в Вену поступать на полицейскую службу, однако их тоже не взяли. Для работы же музейным смотрителем нужна определенная интеллигентность. По словам Иррзиглера, он многому научился у Регера. Кое-кто считает Регера сумасшедшим — дескать, только сумасшедший может больше тридцати лет ходить через день кроме понедельника в Художественно-исторический музей, однако сам Иррзиглер не разделяет этого мнения и очень уважает господина Регера за ум и высокую образованность. Да, поддержал я Иррзиглера, господин Регер не только умен и образован, он еще и знаменит, в свое время он изучал в Лейпциге и Вене историю музыки, а позднее стал писать музыкально-критические заметки для Таймс, пишет их и теперь. Только он не обычный музыкальный критик, сказал я, не какой-нибудь щелкопер, а настоящий музыковед в подлинном смысле этого слова, личность совершенно незаурядная. У Регера нет ничего общего с болтунами от музыкальной критики, которые разглагольствуют в ежедневных газетах. Регер — истинный философ, сказал я Иррзиглеру, философ во всей полнозначности этого понятия. Вот уже тридцать лет Регер пишет свои заметки для