о том, что я думаю об Австрии, и о том, что с нею скоро станет? Смысла нет, ни малейшего. Жаль, что я не доживу до той поры, когда угаснет свет культуры и Австрия погрузится во мрак. Жаль, что я не смогу быть тому свидетелем. Вы, наверное, задаетесь вопросом, почему я пригласил вас сюда именно сейчас, в неурочный день? На то есть своя причина, однако я назову ее позднее. Пока я просто не могу сообразить, как изложить вам эту причину. Я непрерывно думаю об этом, но ничего не могу придумать. Я сижу здесь уже больше часа, ломаю себе голову, однако до сих пор ничего толкового не придумал. Иррзиглер может вам подтвердить, сказал Регер, что я сижу на моей скамье уже больше часа, ломая себе голову, как объяснить вам, почему я назначил встречу в Художественно-историческом музее в неурочный день, то есть сегодня, хотя мы виделись вчера. Но погодите, сказал Регер, погодите, дайте мне еще немного времени. Мы готовы порой совершить преступление, однако нам не хватает духу просто рассказать о нем. Дайте мне время успокоиться, сказал он, Иррзиглеру я уже обо всем сообщил, но вам пока ничего сообщить не могу, хотя действительно стыдно так робеть. Кстати, то, что я говорил вам вчера о Сонате бури, по- моему, небезынтересно, я даже уверен, что мои соображения о сонате довольно проницательны, однако они, вероятно, гораздо интереснее мне самому, нежели вам. Так бывает всегда, когда говоришь о чем-то, что тебя самого увлекает сильнее, чем того, кому мы со всей свойственной нам беззастенчивостью навязываем собственные взгляды. Да, вчера я навязывал вам собственный взгляд на так называемую Сонату бури. В развитие моих рассуждений об Искусстве фуги, сказал он, я счел необходимым заняться Сонатой бури, вчера же мне удалось сделать вас почти идеальной жертвой моих музыковедческих штудий, впрочем, вы нередко становитесь жертвой моих музыковедческих штудий, ибо вы, как никто другой, кажетесь мне подходящим для данной роли. Вы пришлись мне кстати, думаю я частенько, даже не знаю, что бы я делал без вас! — воскликнул он. Вчера я докучал вам Сонатой бури, Бог весть, какими музыкальными произведениями я дойму вас послезавтра, сказал Регер, ведь меня интересует множество тем, и мне о многом хотелось бы поговорить, но для этого нужен слушатель или, иными словами, нужна жертва для моей потребности выговориться, поделиться моими соображениями, ибо все мои музыковедческие словоизлияния и есть не что иное, как удовлетворение потребности выговориться. У каждого человека есть глубочайшая потребность выговориться, у меня она приобрела музыковедческий характер. Она преследует меня на протяжении всей моей профессиональной жизни, а моя профессиональная жизнь — это жизнь музыковеда, как ваша — жизнь философа. Конечно,