— Нет, он жив! Он жив! Глядите! Он остается невредим! — точно одержимые, кричали оба его поклонника. — Все новые доказательства, что он учит истине. О судья мира!
Эсквайр, потерявший, наконец, терпение, направился к дверям и сказал:
— Ни как христианин, ни как верноподданный я не могу дольше слушать эти поношения. Слабоумные, одураченные, несчастные люди! Ваши чувства до того окаменели, ваш разум до того заблудился, что вы больше не способны возмущаться безумными, преступными словами этого нечестивца!
Тут Коппингер, вестник гнева, вскочил и, дрожа от злости, схватил эсквайра.
— Зови своих ангелов, мессия, — кричал он хриплым голосом, — заставь небо разверзнуться, оденься в пламя и воссядь на судейском кресле, чтобы этот несчастный убедился в твоем могуществе!
— Оставь, оставь его, великий посланник! — воскликнул вестник милосердия. — Дух говорит мне, что я еще обращу его, ибо он мой двоюродный брат и моей крови; глупость оставит его, и он будет причислен к избранным. Не так ли, Гакет, великий учитель, истинный мессия?
— На этот раз ему прощается, — воскликнул Гакет, снова укладываясь в постель. — Три дня ему еще дано сроку; если он и тогда не одумается, то будет сражен вместе с прочими нечестивцами, хотя он и твой двоюродный брат. Ты же, ходатайствуя за него, поступаешь как вестник милосердия.
Артингтон с негодующим эсквайром оставили дом.
— Не правда ли, — начал первый на улице, — все, что мы делали, говорили и как мы молились, было тебе в высшей степени противно?
— Настолько, — ответил эсквайр, — что я приложу все силы к тому, чтобы не оставить тебя, брат, в обществе этих бесноватых, которые доведут тебя до виселицы.
— Так оно и должно быть, — воскликнул пророк; — я рад, что ты так близок к обращению. Непосредственно перед тем, как я углубился в себя и благодать меня просветила, я говорил приблизительно так же. Чтобы сделаться Павлом, надо сперва ненавидеть и преследовать слово, как Савл. Завтра ты будешь молиться по-нашему.
— Я больше не возражаю тебе, ибо это было бы напрасно, — воскликнул эсквайр, потеряв всякое терпение. — Я думаю о том, как бы тебя отдать под опеку властей как сумасшедшего.
Артингтон громко и искренно рассмеялся.
— Через несколько дней, — сказал он, — правительство в Англии будет на совершенно ином положении, и это совершится, надеюсь, мирным путем, без кровопролития, без потрясения, таким простым и христианским образом, который ты сам должен будешь одобрить.
— А именно, мой рассудительный брат?
— Мною составлено письмо, которое должны прочесть королева и ее государственный совет. В нем мы, оба вестника нашего помазанника, обязуемся помолиться в ее и ее советников присутствии и призвать всякие кары, муки и бедствия на наши головы и души, если мы неправы. Тогда увидят, что мы останемся невредимы и здоровы. Вслед затем Бурлей, или кто еще против нас, должен будет помолиться теми же словами; если у него хватит смелости на это, то духи его погубят и посрамят, или же он из справедливого страха откажется, и мы выиграем наше святое дело.