Потапыч любовно гладит лошадь по теплой горбоносой морде.
– Проголодался, Васька? Кушай, родимец, кушай!
Лошадь тычется мордой в колоду, ворошит сечку и, жадно вбирая обмолоченные пустые колосья, хрустит зубами.
Из перегородка в широкие щели между досок пытается просунуть голову еще лошадь. – Ай и тебе покушать захотелось? – шамкает Потапыч. – На вот и тебе, кушай, кушай!
Он засыпает сечкой и вторую колоду.
Лошади фырчат и возятся в стояках. Потапыч следит, как они едят. Потом он выходит из сарая, прикладывает руку ко лбу и всматривается в даль.
Небо яснеет. Крепчает утренничек. Деревня тихо спит.
Потапыч зябко пожимается в полушубке и возвращается в сарай. Горькие неотвязные думы преследуют его.
– Вот получу двадцать целковых, – высчитывает он. – Десятку на семена надо да десятку на пашню с бороньбой… А жить-от чем? Эх, кабы Игнат к поре-времени вернулся!..
А за сараем в белесую муть неба вонзаются багровые огни. Сперва они еле заметны, острые и тонкие, как лезвие ножа. Потом огни расходятся ярче и шире и окрашивают небо зловещим заревом.
Тревожные далекие крики будят тишину ночи:
– Э-эй! Пож-ааа-ар!
Арестантская при волостном правлении сырая и холодная, с развалившейся печью, сложенной из саманных кирпичей.
Вверху в одной из стен небольшой круглый вырез вместо окна.
На земляном полу солома для спанья.
Сторож Федор, болезненный солдат, инвалид русско-японской войны, громыхает замком и отворяет дверь.
Потапыч поднимается с соломы.
– Ванятку навестить тебя привел, – объясняет сторож. – Ну, ты лезь, пострел, скорей, покудова старшины нет! Заметит старшина, – обоим беда будет!
Белоголовый мальчуган с болячками на губах проскальзывает мышонком в дверь и говорит:
– Не заметит, дяденька!
– А ежели заметит, тогда что?
– А заметит, я в солому зароюсь!.. Не найдут!
– Ну, то-то! – соглашается сторож.
– А-а, это ты, Ванятка? – радостно встречает Потапыч правнука.
Сторож торопливо запирает дверь.
– Здравствуй, дедушка! Мамка навестить тебя прислала! – говорит Ванятка.
– Спасибо, милый! Садись-ка вот сюды рядом…
Мальчуган подсаживается на солому. Пугливо и с любопытством он осматривает арестантскую. В руках у него узелок.
– Што, как Дарья? Как вы там? А? – спрашивает Потапыч.
– Мамка тебе хлеба с картошкой испекла, – говорит Ванятка и развязывает узелок.
Белые пушистые брови старика двигаются радостно, и лицо оживает в кротком, тихом просветлении.
– Спасибо, детка!..
Оба молчат. Потапыч отламывает кусок хлеба и медленно жамкает беззубыми деснами.
– Дедушка, долго ты будешь сидеть? – спрашивает Ванятка.