Кладбище
расширялось,
ему не
хватало места,
наползало на
городскую
свалку.
Гниющие отходы
стыдливо
прикрывали
землей и
почти сразу
снова
раскапывали,
но уже
аккуратным
квадратно-гнездовым
способом,
чтобы уплотнить
их гробами.
На
одной из
свежих могил
не было видно
ни клочка
бурого
глинистого
грунта из-под
вороха
венков,
увитых золотисто-черными
лентами;
голые
стебельки вызывающе
торчали
наружу
опасными
проволочками.
Искусно
посаженные
на них совсем
недавно алые
маки и белые
лилии были
срезаны.
На обочине
разбитой
проезжей
части
остановился
«лексус»
вишневого
цвета. Две
женщины и мальчик
направились
к той могиле
по разжиженной
глинистой
тропе. Они
продвигались
медленно,
время от
времени
останавливаясь,
чтобы
соскрести с
подошв грязь,
притягивающую
всех троих
вниз липким
грузом.
Понадобилось
несколько
минут, пока
цель не
обозначилась
в их поле
зрения
сфокусированными
очертаниями.
— Кто
посмел?! —
разнесся над
кладбищем
душераздирающий
крик Ди. —
Господи, да
что же это такое?!
— она
зарыдала,
схватилась за
деревянный
крест с
начертанными
на нем именем
и датами
рождения и
смерти
бывшего мужа.
Танька
закусила
губу и
подхватила
на руки четырехлетнего
Осю, спрятав
его лицо на
своем плече.
Ди трогала
руками в
дорогих кожаных
перчатках
страшные
черные
проволочки,
готовые
уколоть всех
троих немым
укором.
— За что?
За что-о-о-о?!
Как только
руки у людей
поднялись? —
синие глаза
Ди
театрально
взметнулись
к небу. —
Олежка!
Олежка, ты
слышишь? Сделай
так, чтобы у
тех, кто
срезал эти
цветы, руки
отсохли! Да
будь они...
— НЕ
ПРОКЛИНАЙ! —
раздался
Танькин
голос,
зазвучавший
странно: в
нем не было
привычно
грассирующего
«р», но было
столько силы,
что Ди
съежилась. С
минуту она
молчала,
широко
открыв от
удивления
рот и
переваривая
впечатление;
слезы застыли
на длинных
ресницах.
Придя в себя,
достала из
сумочки «клинекс».
— А
почему,
собственно?
Вот воровать
— грех, а проклинать
— нет... Нет
такой
заповеди.
Пусть те, кто
срезал эти
цветы на
похоронных
венках, будут
так же
довольны, как
и мы сейчас! Пусть у
них, у детей
их, у
родителей их,
болят кишки,
все мышцы и
все сосуды в
степени,
пропорциональной
полученному
нами
удовольствию!
Пусть они
живут до ста
лет и каждый
день
чувствуют
себя точно
так же
физически,
как мы
чувствуем
себя сейчас
морально!
Пусть жизнь к
ним будет так
же
справедлива,
как желание
воровать
цветы у
покойников!
Пусть они
будут так же
красивы, как
их моральный
облик! Пусть
они будут так
же счастливы,
как все
обворованные
ими люди —
живые и
мертвые!
Ненавижу!!! — Ди
судорожно
глотнула
холодный
воздух. — Чтоб
сдохнуть —
казалось им
наилучшим
окончанием
их идиотской
жизни!