— Ага, мне
тоже
нравятся. Вот
приедешь
снова ко мне
в Англию, и
тебе купим
такие же. А
пока что нам
еще нужно в
московских
магазинах? — она
протянула
ему список.
— Бусы на
елку. Чтобы
нам
весело-весело
встретить
Новый год. Да,
и еще
баллончик с
блестками.
— Какими
блестками?
—
Серебряными. Твой
любимый
племянничек
хочет тут
стены обрызгать.
Так, говорит,
будет
красивее. Он ведь
небось
примчится
сразу же, как
только узнает,
что ты здесь.
Олежка
представил,
как втроем они
встанут в
хоровод в
посеребренной
комнате, и
себя в
красных
ботинках,
которые будут
носить его по
воздуху, не
задевая пола,
как девочку в
какой-то
сказке. Он
удовлетворенно
хмыкнул. Его
сестра сама
летать умела,
в любой
обуви. Если
не считать
той пары весьма
разумных
туфель —
черных с
пряжкой, какие
обычно носят
деловые
женщины. В
тех туфлях
она не
воспарила ни
разу, ни на
сантиметр —
твердо
шагала по
асфальту
домой от станции,
где он
встречал ее
по вечерам,
когда гостил
в Англии.
Костюмчики
тоже носила
под стать:
прямые юбки,
двубортные
пиджаки,
воротнички
блузок
накрахмаленно
шелестели,
едва она
поворачивала
шею.
«Положение к
белому
воротничку
обязывает!» —
говорила она
Олежке, то ли
оправдываясь,
то ли шутя.
«Мало
летает она в
своей Англии,
— подумал он с
горечью. — И
как она там
переживет
мой уход?»
У
Олежки была
четвертая,
последняя
стадия той
самой
страшной
болезни,
которая
только два
года назад
унесла их
маму. Он уже
знал, что не
выкарабкается,
как бы ни
старались вдохновить
на
выздоровление
его сын Ося,
Ди, друзья и
соседка —
добрая тетя
Надя, которая
каждый день
приходила
посидеть рядышком
и попытаться
накормить
чем-нибудь
вкусненьким,
заранее зная,
что вряд ли
он будет
есть. Олежка
грустил, хоть
умирать давно
уже не боялся
совершенно,
но грусть его
не была
вызвана
жалостью к
себе. Слишком
свежи еще
были
воспоминания
о том, как
мучительно
было терять
маму, думал,
что сойдет с
ума;
наверное, и
сам заболел
поэтому. И
сестра его
тогда
страдала, но
держалась
стойко. В ней
всегда были
какие-то
волшебные
силы, не зря ж
по воздуху
летает...
Может, и на этот
раз с ней
обойдется
все,
переживет, да
и Осе будет
нужна
серьезная
опора. А уж
Ося точно
станет
опорой ей,
неважно, что
ему всего
четыре года, —
духом и
чарами он в
тетушку пошел,
пусть внешне
они не похожи.
Если бы не
эти двое,
Олежка
готовился бы
к уходу даже
с радостью.
Надоела
гнусная боль,
надоело
физическое
бессилие, и
мама давно
ждет...
Сестра
накинула на
себя легкий
зеленый плащ
и подлетела
еще раз:
— Ну, я
пошла? Ты тут
не скучай, я
скоро вернусь,
— и
наклонилась,
чтобы
поцеловать
его в небритую
щеку возле
черного как
смоль
завитка
жестких
волос.
Выпрямилась.
Взлетела, но
обернулась
снова.