», — и
остались
трепетать на
мочке уха;
оторваться
было труднее,
чем от
прохладного
родника в
знойный день.
Безумно
счастливая
мысль
проникла в
сознание
откуда ни
возьмись и
пропитала
каждую
клеточку: «Я...
пришла...
домой…».
Варвара
расправила
спину,
привстала на
носки, чуть
отвела назад
голову,
перехватив Танькин
взгляд. Две
пары ног
оторвались
от пола
одновременно,
две пары глаз
замерли друг
на друге.
И
ничего не
увидели
больше. Два
тела, ставшие
вдруг
невесомыми,
пересекали
воздух, от
чего
холодило
кожу и шумело
в ушах.
Дыхание
становилось
глубже, а они
только
поднимались
все выше — в
пространство,
сознанием
недосягаемое.
Не видели, с
каким волнением
Олежка
смотрел им
вслед. Не видели
кровати, с
которой он
поднял к небу
широко
открытые
зеленые
глаза. И
кроватей в соседних
квартирах,
переплетающихся
панелями
твердых стен,
над которыми,
непонятно куда,
исчезли все
потолки,
Варвара и
Танька не
видели, а
также не
видели
спящих
соседей.
Соседи же — те,
что
проснулись
нечаянно, могли
бы
разглядеть
вверху двух
летящих женщин,
но решили бы,
наверное, что
это такой интересный
сон. А две
женщины
продолжали
не видеть ни
верхушек
деревьев, ни
крыш многоэтажных
домов, ни
магистралей
с непрекращающимся
движением...
Снизу на них
смотрели поля
и леса
Подмосковья,
холмы и реки,
озера большой
страны и
целый
ландшафт
огромной планеты...
Млечный Путь
подсвечивал
их маршрут,
словно
«кошачьи
глазки» вдоль
ночного шоссе,
но Варвара и
Танька не
увидели ни его,
ни мерцающих
созвездий
других
галактик, меж
которых они
пролетали.
Ни-че-го абсолютно
и ни-ко-го под
собой, над
собой и на
своем пути
эти двое не
видели...
кроме тех
самых глаз
напротив.
Олежка
нисколько не
удивился,
когда, подчиняясь
привычному в
присутствии
его сестры
волшебству,
раздвинулись
стены
комнаты,
исчез
потолок, а
стоявшие
возле окна
Танька и
Варвара
взялись за руки
и — полетели.
Они
поднимались
все выше и
выше, пока их
фигуры не
приняли
контуры птиц
— рубиновой и
золотой, с
высокими
грациозными
шеями и гордо
расправленными
крылами. С
неба очень
тихо начал
падать снег,
застилая его
постель
белым
покрывалом,
снежинки не
таяли на
ресницах.
— Мам, мне
что-то
холодно, —
сказал он, не
отрывая
взгляда от
птиц. — Укрой
меня
чем-нибудь теплым,
пожалуйста.
Над его
подушкой
склонилось
мамино лицо,
теплая рука
сжала
замерзшие
пальцы.
— Сейчас,
сынок,
потерпи
немного.
Через
секунды все в
комнате
стало белым:
пол, кровать,
мамино
кресло и
надувной
матрас покрылись
мягкими
холмиками — и
стало на самом
деле тепло,
светло и
спокойно.
Олежка
радостно
улыбнулся
птицам — они
продолжали
красиво
парить
высоко-высоко
над его
запорошенной
головой.