Сожалеть о том, что он остался без ужина, Кирилл не стал. Ему, если честно, сейчас было не до еды, склизкая перловая каша с чем-то мерзким и вонючим, которую Немтырь равнодушно уничтожал до последней крупинки, вряд ли сегодня преодолела бы барьер в виде сжавшегося от отвращения горла.
К тому же его ветхая одежонка промокла насквозь, и угроза двусторонней пневмонии становилась все реальнее.
А это как-то не вписывалось в ближайшие планы Кирилла Витке. Ну совсем.
И он торопливо, насколько это позволяло ему искореженное тело, поплелся в любезно указанном направлении.
Ковылять пришлось не так уж и долго, территория нелегального заводика по определению и по умолчанию не могла быть обширной. И минуты через три Кирилл наконец избавился от «ласки» ледяной ноябрьской мороси.
В темной душной норе землянки было чуть-чуть теплее, чем снаружи. Но именно чуть-чуть, никакой печки для обогрева здесь не имелось. Источником тепла служили сами рабы – их тела, их дыхание, и к утру здесь становилось почти тепло.
Но сейчас, когда люди весь день провели на каторге, землянка опять за это время выстыла, и желания снять разбитые опорки, сменив их на уютные домашние тапочки, не возникало.
Может, потому, что тапочек никаких и не было?
К моменту, когда Кирилл ввалился наконец под земляной свод отеля «Подмосковье», его трясло так сильно, что опасность откусить себе кончик языка вплотную приблизилась к этому самому кончику.
А ног, обутых в старые дырявые кирзачи, он почти не чувствовал.
Быстрее, быстрее переодеться в сухое!
Тряпки покойника по-прежнему валялись под нарами, там же были и его сапоги. Кирилл выгреб оттуда все это великолепие – и едва не задохнулся от миазмов, радостно рванувшихся из голенищ огромных, размера эдак сорок шестого, сапог. Тряпье воздух тоже не озонировало, но воняло все же не так сильно, как обувка.
С трудом сдерживая рвоту, Кирилл поспешно затолкал смердящие сапоги обратно под нары и разложил комок ветоши на составляющие.
Итак, что мы имеем? А имеем мы ветхие портки, рваную телогрейку, замызганную тельняшку и растянутый, основательно «продегустированный» молью свитер. Причем все это – довольно-таки большого размера.
Кирилл смутно помнил человека, носившего эти вещи вплоть до самой смерти. Высокий, тощий, похожий на скелет мужик лет пятидесяти. А может, и тридцати – возраст в таких нечеловеческих условиях очень быстро становился условным понятием.
Наверное, в прошлой жизни, до попадания в рабство, мужик был сильным и крепким, а вот выносливым, как это часто бывает со здоровяками, как раз и не был. Да и еды ему для поддержания жизни требовалось больше, чем остальным.