И он с трудом поднимается с диванчика, отряхивая рубашку на груди.
Жена ласково трогает его за руку:
– Больно?
Олег раздраженно передергивает плечами:
– Ничего мне не больно! Там с анализами все закончено или нет? Мы можем идти?
Выглядывает Наталья, лаборант, обводит глазами разор, царящий в приемной. Брови ее поднимаются, уголки рта презрительно опускаются, взгляд устремляется на Асю:
– Что там опять Снегирева устроила? Тебя совершенно нельзя оставлять одну! Вот характер, а?! Ты даже с божьей коровкой скандал заведешь!
Ничего себе! У Аси от несправедливости перехватывает дыхание и на глаза наворачиваются слезы. Она-то тут при чем?! Она все это перебила, что ли?! Но не станешь же оправдываться при клиентах!
Интересно, почему Асино воспитание не позволяет выяснять отношения публично, а Натальино – позволяет? Вопрос риторический, конечно… Ничего такого Ася не скажет, потому что ввязываться в спор с Натальей – себе дороже. У нее не язык, а бритва, к тому же смазанная ядреным ядком. Да еще и Асю Снегиреву Наталья почему-то терпеть не может.
Мама вечно ворчит, когда Валя возвращается поздно. И стращает, стращает… То какого-то маньяка-насильника никак не могут поймать (про таких маньяков Валя сто раз слышала, что, мол, на женщин нападают, но почему-то ни разу не слышала, чтоб хоть кого-то из них поймали… наверное, полиция стесняется хвастаться своими достижениями, но находит некое мазохистское наслаждение в том, чтобы рапортовать о промахах); то подростки на соседней улице распоясались и гоняют лиц кавказской национальности – просто так, из любви к искусству человеконенавистничества (о том, что Валя ни разу не лицо кавказской национальности и никоим образом его не напоминает, в том числе и собственным лицом, мама почему-то забывает); то участились кражи: какие-то темные личности, притворяясь работниками социальной сферы, обманывают почем зря доверчивых пенсионеров (вообще-то у них в семье вообще пенсионерок нет, мама только на будущий год ею станет, а Вале до этого статуса еще тридцать лет проработать надо, и вообще, какая связь между домашними кражами и поздними возвращениями с работы?!). Но маме разумные доводы – как с гуся вода. Неважно, что сказать дочке, лишь бы убедить ее не ходить по темным улицам. Но летом – еще ладно, вечерами долго светло, а зимой и осенью как, скажите на милость, по темным улицам умудряться не ходить, если работу свою Валя заканчивает в восемь, а уже в октябре в это время – тьма-тьмущая?! И так до самого апреля… Еще хорошо, что Валя через день работает, а то вообще взвыть можно было бы от этих беспрестанных маминых упреков. А если иногда приходится выходить на подмену – куда же денешься, люди и болеют, и дети у них, случается, болеют, – тут маме вообще удержу нет. Одно время она даже ходила Валю встречать. Потом перестала – сама темноты до ужаса боится. Вообще, все это фантазии, конечно, а по-русски говоря – психоз…