— Конечно, — сказала Франсуаза. — Ей что-нибудь нужно?
— Нет, только чтобы ты приехала!
Франсуаза повесила трубку и повернулась к отцу и Кароль, которые делали вид, что ничего не слышали.
— Я не смогу сегодня с вами обедать, — сказала она. — Мама в больнице…
— Ах! — произнесла Кароль равнодушным тоном. — Что с ней случилось?
Франсуаза густо покраснела и прошептала:
— Она ждет ребенка… Ей хотелось бы, чтобы я была рядом…
— Ну хорошо, поезжай, — буркнул Филипп. Кароль улыбнулась:
— Ну да. Собирайся быстрей! Надеюсь, все будет хорошо.
Выходя из гостиной, Франсуаза столкнулась с Даниэлем.
— Ты куда бежишь?
— Мама рожает!
— Ты уверена?
— Да.
— В какой клинике?
— Там же, где Анжелику рожала, — в Севре.
— Я поеду с тобой!..
— Нет, Даниэль! Это совершенно бесполезно!
Она натянула на себя плащ, уже спускаясь по лестнице.
В зале ожидания она нашла Ива Мерсье, который сидел, поставив локти на колени. Увидев ее, он поднял голову. На его лице с бесцветными глазами и коротким, сплюснутым носом отражалось волнение.
— Что-то не очень хорошо, — сказал он. — Ей должны делать кесарево!
— Боже мой! — прошептала Франсуаза.
— Врач не выражает беспокойства. По крайней мере, как только она заснет, ее мучения прекратятся.
— Могу я ее увидеть?
— Нет. Она уже в операционной. Теперь остается только ждать. Садись. — И он указал ей на стул рядом с собой. — Она очень мучилась, — продолжал Ив Мерсье. — Кричала. Звала тебя. Напугала меня. Тогда я тебе и позвонил.
— Ты правильно сделал.
— Мы считали, что это будет в конце декабря. И вот, почти на три недели раньше… Даже не знаю, сколько времени это может продолжаться — кесарево…
— Я тоже, — сказала Франсуаза. — А кто сейчас с Анжеликой?
— Моя мать. Ну, там-то все будет в порядке…
Он откашлялся, вздохнул и замолчал. Франсуаза устремила глаза на стену напротив, выкрашенную в бледно-голубой цвет. В ее тревоге смешались и собственная история и ситуация матери, и она лихорадочно перескакивала с одного на другое. Влажное тепло родильного дома, скольжение медсестер в белом по линолеуму коридоров, резкие крики, доносившиеся через тонкие двери, — весь этот мир кровавой плоти, человеческого начала, рождения пробудили в ней чувство глубокого одобрения. Рано или поздно большинство женщин приходят к этой животной боли, к этой неземной радости. Она сама, если Бог даст… Снова мысли о Козлове волной накатили на нее. Она купалась в них, не открывая глаз. Потом почувствовала, как смутная улыбка возникает у нее на губах. «А мама мучается… Я не имею права!.. Но все будет хорошо!..» К счастью, в зале ожидания они были одни. Ив Мерсье посмотрел на часы: