Вид молодого констебля поразил и Морриса.
— Не знаю, сэр, насчет этих шлемов, — сказал он мне вполголоса. — Помню, прежние котелки сваливались, едва начнешь что-то делать, и жарко в них было, как в печке, если погода была теплая. Но в них мы хотя бы чувствовали себя людьми. — Повысив голос, он осведомился: — Биддл, где Дженкинс?
— Вон он, сержант, спорит с десятником. По-моему, вернулся и джентльмен из железнодорожной компании. Очень они недовольны, что работы пришлось приостановить. Ведь покойницу-то уже увезли!
— Вот как, недовольны, значит? — язвительно спросил я и добавил, стараясь говорить более невозмутимо: — Значит, это и есть место преступления?
В конце концов, злосчастный Биддл был так же не виноват в случившемся, как и Моррис. Порозовев от смущения, вспотевший в своем застегнутом на все пуговицы мундире, Биддл поправил криво сидевший на голове шлем и серьезно ответил:
— Сэр, сюда никто не ходил. Мы с Дженкинсом все время караулили это место.
Хотя ближнюю к нам часть улицы уже расчистили, последние три дома в ряду еще стояли, кренясь друг на друга, как трое пьяниц. Было очевидно, что стоит задеть один из них — и рухнут все. Труп нашли рабочие, которые перед сносом решили осмотреть первый из трех домов.
Жалкие узкие домишки сооружали кое-как, из самых дешевых и негодных стройматериалов. Здесь жили бедняки; у подрядчиков была единственная цель — собственная нажива. Я только что видел, как эти дома рушились под ударами кувалд, словно игрушечные, построенные из деревянных кирпичиков. На этом месте находится — или, вернее, находился — печально знаменитый Агартаун. Здесь целые семьи ютились в одной комнате, а в самых безнадежных случаях единственную комнату приходилось делить на несколько семей. Удобств никаких не было; жильцы ходили в общие уборные, точнее, выгребные ямы на задних дворах; некоторые там же разводили свиней, которые пожирали отходы из вечно переполненных сточных канав. Свинья в таких условиях — полезное животное; она способна сожрать что угодно. Я заметил уцелевшую колонку, из которой обитатели Агартауна брали воду, и понадеялся, что рабочие не поддались искушению и не стали ее пить. Холера — частая гостья в трущобах. В газетах писали, что новая дренажная система мистера Базалгетта избавит Лондон от этой напасти, хотя в тех же самых газетах сообщалось о многочисленных новых вспышках холеры в Ист-Энде.
Кроме того, в трущобах свирепствовали тиф, дифтерия, туберкулез и прочие хвори, которые поражают преимущественно бедняков, потерявших всякую надежду. В таких условиях долго не живут. Мужчины, если повезет, дотягивают до сорока, женщины часто умирают еще раньше. Особенно высока детская смертность; те дети, которые все же выживают, выходят из своих жалких лачуг изуродованными, бледными, как привидения. К десяти годам здешние дети напоминают маленьких старичков и старушек. Я знаю не одно такое место и хорошо знал Агартаун. Что мешает совершить преступление тому, кто голодает и кому нечего терять?