Двуколка накренилась, и мне показалось, что я сейчас выпаду. Я ухватила поводья, что было сил потянула за них. К моему великому облегчению, лошадка скоро остановилась.
К моему отцу, Цилиндру и повозке с носилками бежала женщина, одетая в жалкие лохмотья. На бегу она размахивала руками и что-то неразборчиво кричала, как сумасшедшая. Рот ее уродливо искривился и стал похож на пасть горгульи. Платок, который она носила, по обычаю всех рабочих женщин, сполз с головы, развязался и упал в грязь, но она ничего не замечала. Лицо у нее было морщинистое, как у старухи, но, судя по тому, как быстро женщина бежала, она, видимо, была довольно молода. Добежав до повозки, она вскочила на нее и обняла маленькое тельце, лежащее на носилках. Громко рыдая, она попыталась откинуть одеяло с лица трупа. Я поняла, что это мать мальчика, и похолодела от ужаса.
— Дейви, Дейви! — рыдала женщина. — Это мама! Проснись, поговори со мной!
Цилиндр презрительно хмыкнул и отвернулся. Мужчины, которые вынесли тело мальчика из-под навеса, смущенно потупились. Отец подошел к повозке и попытался утешить несчастную, но та лишь громче зарыдала. Наконец появились еще три женщины в платках, похожие на мать погибшего мальчика. Им удалось стащить ее с повозки. Мужчины подняли оглобли повозки и потащили ее прочь. Следом побрели женщины, которые поддерживали убитую горем мать.
Когда они скрылись из вида, но не из пределов слышимости, отец повернулся к Цилиндру.
— Будет дознание, — сухо сообщил он. — Это я вам обещаю. Уж я позабочусь о том, чтобы дело не замяли!
Мне показалось, что слова и тон отца совершенно не испугали Цилиндра.
— Поступайте как знаете, — сказал он. — Родная мать мальчика, та самая, которая только что кричала и вопила, уверяла меня, что ее сыну уже десять лет. Я ей поверил. Пусть-ка коронер попробует доказать обратное!
С этими словами толстяк отвернулся и зашагал к двери шахтоуправления. Отец направился к двуколке. Влез на скамью, взял поводья и свистнул пони. Я понимала, что он еще злится, но знала, что его гнев направлен не на меня. Он больше не злился на меня за то, что я тайком пробралась в двуколку. Гнев отца был направлен на нечто куда более серьезное… Обо мне он, наверное, тогда вовсе забыл. Он забыл, что я сижу позади него на деревянном сиденье. Когда мы выезжали из поселка, мне показалось, что я мельком увидела мальчика, который подарил мне счастливый талисман, но я не была в этом уверена, хотя повернулась на сиденье и оглянулась. Если он и стоял в воротах, то быстро ушел.
Я отважилась заговорить лишь на полпути к дому.