Оставшись одна, я положила талисман с папоротником в старую лакированную шкатулку, в которой хранились другие мои детские «сокровища». Я знала, что никогда не забуду того, что увидела в шахтерском поселке, хотя смысл отцовских слов дошел до меня не сразу. Впрочем, после того дня я ни разу не слышала, чтобы Мэри Ньюлинг жаловалась на дороговизну угля.
Мой отец был хорошим человеком и любил меня. Но на его плечи свалилось слишком много забот. Обо мне он не слишком пекся — лишь бы я была весела и здорова.
И все же моя выходка, должно быть, дала ему пищу для размышлений. Отец понял, что его дочь растет настоящей маленькой дикаркой. Вскоре после поездки на шахту Молли Дарби покинула наш дом, так как вышла замуж за фермера, и ее сменила гувернантка, мадам Леблан. Все совершилось как всегда: отец нанял ее главным образом потому, что она отчаянно нуждалась в работе и могла приступить тотчас же. Его добросердечие в очередной раз перевесило здравый смысл.
Вскоре я поняла, что никакого месье Леблана не существует в природе и «мадам» мою гувернантку называют лишь из вежливости. Зато она была настоящей француженкой и утверждала, будто приехала в Англию много лет назад и до нас служила в одной очень почтенной семье. К сожалению, ее прежние хозяева переехали в Индию и потому не могли дать ей рекомендательного письма.
Я подслушала, как Мэри Ньюлинг говорила кому-то на кухне:
— Гувернантка, как же! Помяните мое слово, она зарабатывала себе на пропитание вовсе не в классной комнате, а в спальне! И хотя сейчас она пообтрепалась, язык у нее подвешен неплохо. Ну а доктор по доброте душевной всему верит!
Я запомнила ее слова, хотя и не поняла их.
Бедная мадам Леблан определенно переживала трудные времена и была очень благодарна отцу за то, что он ее спас. К тому времени, как она к нам попала, ей было лет сорок пять или сорок шесть; миниатюрная, настоящий воробышек, с очень темными рыжеватыми волосами (я подслушала, как Мэри Ньюлинг уверяла, будто гувернантка красит волосы хной). У нее были глубоко посаженные темные глаза, маленькие ручки и ножки. Двигалась она быстро и ловко. К сожалению, ее образование оказалось весьма обрывочным. Она научила меня читать и писать по-французски и по-английски, бегло говорить по-французски и решать простейшие арифметические примеры. Тем все и ограничилось. Представления мадам Леблан о географии оказались весьма смутными, а историю она знала только французскую. В основном на уроках она рассказывала мне романтические истории о рыцарях и королях, которые я с удовольствием слушала. Мадам Леблан была роялисткой, она пренебрежительно отзывалась о «выскочке», бывшем императоре Бонапарте, и еще с большим презрением — о жалких герцогах Орлеанских. Когда после восстания 1848 года Луи-Филипп был свергнут с престола, который узурпировал восемнадцать лет, она испытала огромное удовлетворение.