Что же касается Лавруши, то это пятилетний парнишка, который больше всего на свете любит разговаривать. Симпатичный паренёк, добрый, смышлёный.
Вечером Василий Михалыч и Лавруша ложатся спать и беседуют. Это у них называется «ночные поговорилки». И тут Василий Михалыч преображается: он говорит. Говорит много и интересно. Даже поёт иногда, особенно часто про «бродяга Байкал переехал». А Лаврик особенно любит строчку «Так здравствуй, так здравствуй, маманя!». — и подпевает её деду с предельной эмоцией.
Я очень люблю сидеть вечерами на веранде у Будкиных, пить чай из Мюллера и слушать, как за стеной разговаривают дед с внуком. Подслушивать, конечно, нехорошо, но я подслушиваю. Обычно сначала тётя Нинель сидит со мной «за компанию». Но потом уходит к соседке смотреть телевизор.
— Хочешь послушать, как старый да малый беседы свои калякают?.. — улыбается Нинель Павловна.
— Хочу.
— Ну, давай, давай. Может, пропишешь потом в газетке какой… Как дурачок с дурачищем засыпалочки языками чешут.
Нинель Павловна уходит. За стеной сначала молчание. И шуршание: это Лаврик ест свою «спокойноночную» конфету. Затем — Лаврушкин голос, с уютным причмокиванием:
— Деда…
— Оу… Чего тебе, Лаврушенька?
— Ты зачем кряхтишь?
— Старый, вот и кряхчу.
Лаврик думает. Потом тоже кряхтит, подражая деду.
— А я, деда, тоже иногда кряхчу.
— Почему же это ты кряхтишь-то?
— Когда на горшке, к примеру, сижу, чтоб лучше какалось.
— А… Это ничего, это можно. На горшке не покряхтеть — как свадьба без песни.
— И во сне. Мне бабушка говорит, что я кряхчу во сне. Это когда снится что-нибудь про злых.
— Ясно.
Пауза.
— Деда…
— Оу?
— А что такое «конское ведро»?
— Конское ведро? Это, Лавруша, большое такое, чтобы, к примеру, коровья морда влезла. Корове ведь тоже пить нужно. Она живая. Это тебе не этот… не мерседес безмозглый.
Лаврик смеётся. Тихо давится там себе в подушку со звонкими подвываниями. Как будто монетки падают. Лаврик заразительно смеётся. Хороший, значит, будет человек. Первый признак.
— Ты чего смеёшься, Лавруша.
Чувствуется даже через простенок, что дед широко улыбается в бороду.
— Смешной ты, дед.
— Чем же это я смешной?
— Корову с конём путаешь. Ведро-то — «конское», а не «коровское».
Василий Михалыч тоже смеётся, потом кашляет:
— Да, прокол у меня вышел, Лавруша, мат с нашлёпкой.
Пауза.
— Деда…
— Оу?.. Кх-кх… Чего, Лаврушенька?
— А кашляют тоже от старости?
— Ну да. От простуды ещё…
— И от курения, — уверенно-назидательно говорит Лаврик.
— Это верно. Ты не кури никогда, Лаврушенька. Я-то на войне научился. Теперь уж не разучишься. А ты — не надо, не кури никогда.