С инъекциями я уже разделался, поэтому выполнил его указание без возражений. Наклонившись над моим лицом так низко, что я почувствовал его кисловато-табачное дыхание, Артемьич забормотал что-то неразборчивое, убаюкивающее.
* * *
Подействовали на меня целительские нашептывания Артемьича или дедовы укольчики, но проснулся я от жуткой, болезненной эрекции. А еще – от ощущения чужого присутствия. Впрочем, тот, кто находился рядом, агрессивности не проявлял. Я осторожно, на крошечную щелочку, приоткрыл один глаз.
Рядом с лежанкой стояла крепенькая бабенка лет тридцати в синем халате с забрызганным молоком подолом. У нее были шальные серые глаза, полыхающие румянцем щеки и губы той формы и сочности, за которую иные дамочки продают душу дьяволу пластической хирургии. Уперев в бока полные руки, гостья с жадностью рассматривала ту мою часть, которая поднялась раньше хозяина.
– Интересуешься предметом, красавица? – спросил я вкрадчиво.
Она, вопреки ожиданиям, не вздрогнула, не взвизгнула. Перевела взгляд на меня и сказала:
– Так и есь.
Я захохотал. В этот раз по ее лицу скользнула тень легкого удивления.
– Ну так присаживайся поближе, – сказал я сквозь смех.
Она поняла мои слова чересчур буквально и после манипуляций с одеждой – менее ловких, чем у стриптизерши, но не менее возбуждающих – уселась сверху.
Некоторое время спустя, сообщив, что зовут ее Люба, она разведена, сюда прибыла на утреннюю дойку и что после девяти вечера ее можно, а вернее нужно найти по такому-то адресу, моя нежданная гостья удалилась. Я повалялся минут пятнадцать и встал.
Затылок все еще побаливал, но очень незначительно. В остальном я чувствовал себя прекрасно. На лежанке, где спал Артемьич, обнаружились вычищенный и смазанный «Моссберг», налобный фонарик, складной нож, мобильник – наверняка безнадежно испорченный водой, и моя одежда. Все еще влажная, но уже не мокрая. Возле порога стояли ботинки. Вместо шнурков были вдернуты толстые капроновые нитки.
Ежась от прикосновения влажной ткани, я быстренько оделся и проверил телефон. Как и следовало ожидать, купание в озере оказалось для него фатальным. Что ж, спишем в непредвиденные расходы. Надеюсь, мадам Мордвинова не станет ерепениться, и МЧС без лишней волокиты накинет к гонорару дополнительные двести пятьдесят – триста евро. Пожалуй, стоит известить кураторшу об этом уже сейчас. А заодно доложить о событиях прошедшей ночи. Кажется, у Артемьича есть мобильник.
Распахнув дверь вагончика, я зажмурился от яркого солнца, а первым, что увидел, когда сетчатка адаптировалась, были коровы. Они лениво выходили из загона, толкаясь боками и тряся тяжелыми головами. Слева и справа гарцевали на конях пастухи – лишь чуть менее понурые, чем их подопечные. Музгара я нигде не заметил, зато разглядел, как вдалеке пылила удаляющаяся грязно-белая «Газель» с доярками. Артемьич сидел на корточках возле моего «УАЗа» и курил, подкрашивая напитанный коровьими ароматами воздух запахом самосада. Увидев меня, он приподнял бейсболку в шутливом приветствии.