Конклав ночи. Охотник (Сивинских) - страница 27

Мох зашевелился и начал отслаиваться. Сначала небольшими клоками, в основном с потолка и верхней части стен. Однако вскоре стали обнажаться средняя и нижняя части стен и даже пол. А потом – потом мох оторвался сплошным пластом, образовал чудовищное подобие бесформенной лапы и попытался меня схватить. К счастью, это образование было довольно неповоротливым. Чего не скажешь обо мне.

Я задал деру.

Как миновал уховерть, откровенно говоря, не заметил. За спиной шлепало и чавкало огромное, мокрое, мохнатое. Наверняка кровожадное. Поэтому сеточку из копошащихся букашек, способную напугать по-настоящему разве что нервных школьниц, я проскочил вмиг. Лишайники приходили в движение уже повсюду. Ноги все сильнее засасывало, на плечи и голову валились отвратительно хлюпающие ошметки. Думать о том, как я стану выбираться наверх по гладким стенкам колодца, абсолютно не хотелось. Да, в общем-то, и некогда было. Я бежал.

Коридор вился, шел то под уклон, то изгибался буграми. Ничего подобного при движении туда я не замечал. Похоже, подземелье просто-напросто не желало меня выпускать. Вдобавок я стал слышать за спиной тяжелые шаги и шумное дыхание. Был ли это отзвук моих собственных шагов или какое-то существо действительно выбралось из тайного лаза, выяснять не хотелось абсолютно. Становилось все темней, свечение в лишайниках угасало. Чересчур быстро угасало! Наконец меня охватил полный мрак… и коридор закончился.

От стены, в которую я с ужасающим грохотом врезался, пахло ржавчиной. Кажется, это была железная дверь. Я свирепо заколотил по ней кулаками. Через считаные секунды в глаза ударил ослепительный свет, и я прыгнул в это слепящее сияние, крича страшным голосом: «Закрывай!» Да и как было не орать? За мгновение до того, как железная дверь распахнулась, мне почудилось, что до спины моей что-то дотронулось. Легко, почти нежно. Но уверен, прикосновения этого я не забуду до самой смерти. Потому что это было прикосновение вечности – только не той, которая зовется бессмертной памятью человечества, а той, которая ждет наши тела в покойной глубине могилы.

Дверь с лязгом захлопнулась. Я проморгался. Передо мной стоял Игнатьев. Удивительное дело, мы находились вовсе не в тире, откуда начался мой поход за Книгой Рафли, а рядом с лестницей, ведущей к выходу из подвала. Обернувшись, я выяснил, что железная дверь принадлежала «Складу хозяйственного инвентаря», об этом извещала аккуратная фанерная табличка.

Игнатьев смотрел на меня, как еретик на Великого Инквизитора, со смесью уважения и испуга.