Я развернулся в кресле, чтобы заслонить клиента от взглядов присяжных и заодно лучше разглядеть заместителя прокурора и публику в первом ряду. Голанц еще не успел закончить вступление, как по лицу матери Мици Эллиот потекли слезы. Я решил, что об этом следует сказать судье, когда мы станем беседовать наедине. Театральные сцены могут нанести вред защите, и судья должен пересадить мать жертвы в такое место, где она не будет мозолить глаза присяжным.
С заплаканной женщины я перевел взгляд на гостей из Германии. Меня беспокоило, как они будут смотреться в глазах присяжных. Надо было проверить их реакцию на происходящее и способность контролировать свои эмоции. Чем мрачнее и агрессивнее они станут себя вести, тем эффективнее сработает стратегия защиты, когда я возьмусь за Йохана Рилца. Вглядевшись в их лица, я решил, что у меня неплохие шансы. Оба сидели мрачные и злые.
Голанц продолжал разъяснять, какие факты он намерен представить во время выступления свидетелей и что, по его мнению, они означают. Ничего неожиданного я не услышал. Скоро пришло сообщение от Фавро, которое я прочел под столом: «Они на это клюют. Вам надо постараться».
Понятное дело, подумал я. Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.
Вообще в любом процессе обвинение имеет преимущество. За ним стоит мощь и сила государства. Его считают компетентным, честным и справедливым. Каждый присяжный в глубине души уверен, что если подсудимый арестован, то за дымом обязательно появится огонь.
Защите приходится бороться с подобным предубеждением. Считается, что до объявления обвинительного приговора подсудимый невиновен. Но каждый, кто хоть раз участвовал в суде, знает: презумпция невиновности — лишь благое пожелание из тех, что обычно остаются на бумаге. Ни один человек, включая меня, не сомневался, что в начале процесса мой клиент считался заведомо виновным. Я должен был либо твердо доказать его невиновность, либо обвинить прокуратуру в злоупотреблении властью, недобросовестности или коррупции.
Голанц проговорил весь положенный час, и, похоже, не пытался ничего скрывать. Обычная самоуверенность прокуратуры — она выкладывает карты на стол и заявляет: попробуйте их побить. Как горилла, которая слишком велика и сильна, чтобы снисходить до хитростей. Рисуя свое полотно, прокуратура берет самые большие кисти, а потом вешает его на стену вместе с топором и скрещенными пиками.
Судья заранее предупредил, что обращаться к свидетелям можно только из-за столиков или с расположенной между ними кафедры. Но вступительные речи являлись исключением. В этот важный момент мы могли использоваться все пространство перед скамьей присяжных — место, которое ветераны судебных баталий прозвали «полигоном», потому что только здесь юристы могли обратиться к присяжным напрямую и попытаться убедить их в своей правоте.