— Это ты убил Джерри Винсента?
— Нет. Но его смерть сыграла мне на руку, потому что я получил защитника получше.
Я не знал, что ответить. Увидел, что у дверей в зал стоит помощник судьи. Он помахал мне рукой. Перерыв завершился, нас ждал судья. Я кивнул и поднял палец, попросив еще минуту. Я знал, что судья не начнет, пока ему не сообщат, что обе стороны на месте.
— Иди, — сказал я Эллиоту. — Мне нужно в туалет.
Эллиот спокойно направился к помощнику судьи. Я быстро вошел в туалет и шагнул к раковине. Холодная струя воды ударила в руки, и я начал пригоршнями плескать ее в лицо, не обращая внимания на летевшие брызги.
Вечером я отослал Патрика в кино — мне хотелось побыть дома одному. Никого не видеть, ни с кем не говорить. Позвонив Босху, сказал, что буду у себя. Дело было не в подготовке к следующему заседанию суда. Я и так прекрасно подготовился. Капитан французской полиции в любой момент мог вкатить присяжным новую дозу обоснованных сомнений.
Дело не в том, что мой клиент виновен. По-настоящему невиновных клиентов за свою карьеру я мог пересчитать по пальцам. Преступники — моя специальность. Но меня угнетало то, как грубо меня использовали. Я свалял дурака, забыв про основное правило: все лгут.
Самое скверное, что я тоже виновен. Я не мог забыть об отце и братьях Рилца и причинах их отъезда. Они не желали смотреть, как их любимого сына и брата пропускают через жернова американской правовой системы. Почти двадцать лет я защищал преступников, а порой и просто омерзительных типов. Я привык с этим мириться и принимать как должное. Но сейчас меня воротило от самого себя и от того, что я должен был делать завтра.
В подобные минуты меня охватывало острое желание вернуться к старому. Создать дистанцию. Принять таблетки от боли, физической и душевной. Обмануть и оглушить себя. Я сознавал, что у меня есть свой личный суд и скоро он вынесет вердикт «виновен». И на этом все мои дела закончатся.
Я вышел на веранду, надеясь, что город вытащит меня из той ямы, в которую я катился. Ночь была свежей, чистой и прохладной. Лос-Анджелес расстилался внизу ковром огней, и я чувствовал, что в каждом огоньке светилось право на мечту. Одни люди живут мечтой, другие — нет. Кто-то пускает свою мечту в оборот, как выгодный товар, а кто-то хранит во мраке, точно тайную святыню. Я не мог понять, есть ли у меня еще какая-то мечта. Казалось, что остались только грехи, в которых я должен исповедаться.
Потом на меня нахлынули воспоминания, я даже улыбнулся. Вспомнилось то, что случилось незадолго до смерти моего отца, лучшего адвоката своего времени. Под рождественской елкой нашли разбитый шар из антикварного стекла — старинной вещицы, доставшейся матери по наследству. Мать привела меня в гостиную, чтобы показать осколки и подтолкнуть к признанию вины. Отец уже болел, его состояние было безнадежно. Но он еще брал работу — или то, что от нее осталось, — на дом и занимался в соседней комнате. Я не видел его за приоткрытой дверью, но слышал, как он напевает себе под нос: «Монета в руке, а рот на замке».