Лиза опять опустила ресницы и начала изучать свою ладонь. Хьюго проследил за ее взглядом. Эта маленькая ладошка показалась ему такой беззащитной.
— Но какое отношение имеет к твоей работе то, что я напишу? — спросил Хьюго. — То, что я выскажу о Морли, касается меня, а не тебя.
Лиза снова подняла глаза и срывающимся голосом сказала:
— Английская пресса не заинтересовалась Морли во время сенатского расследования. Но теперь, если ты продернешь его в своей статье, это могут подхватить английские журналисты, и тогда он уже практически не сможет быть полезен для «Стар Ойл». Джок обвинит во всем меня.
— Но это же смешно, — воскликнул Хьюго. — До нашего сегодняшнего разговора ты ни разу не упоминала при мне ни Морли, ни «Стар Ойл». А о том, что «Стар Ойл» подала заявку на освоение нефтеносного участка, знают все.
— Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, Хьюго, — сказала Лиза. — «Стар Ойл» решила подсластить пилюлю. Если они получат лицензию, они хотят построить в Северной Ирландии нефтеочистной завод — совместное предприятие с «Бритиш Рефайнери», с привлечением КПТЭ в качестве инвестора. Это будет означать создание новых рабочих мест в Северной Ирландии.
Оба замолчали.
— Ты недооцениваешь Джока. Он знает все. Конечно, он не в курсе нашего… — девушка замялась, — наших личных отношений. Но он знает, что иногда мы обедаем вместе. Ведь мы же ходим в рестораны… Если ты нападешь на сенатора Морли, Джок обвинит меня. Я уверена, что так оно и будет.
Лиза опять опустила глаза. Прошло две минуты. Три. Четыре. Девушка заметно нервничала.
Наконец Хьюго взял ее руку в свои ладони и начал целовать каждый палец. Лиза подняла на него глаза, в которых читались смущение и мольба.
— Наверное, я не должна была рассказывать тебе о своих проблемах, — пролепетала девушка.
— Ну конечно же, ты сделала правильно, что все мне рассказала. Есть множество сенаторов и конгрессменов, которых можно привести в пример. Совершенно не обязательно упоминать Морли. Давай больше не будем об этом думать.
Мало кто заметил, как тяжело далось Хьюго выполнение этого решения. Другие журналисты никогда не испытывали колебаний, если требовалось защитить кого-то из друзей, влипших в историю. Мало кто из них задумывался всерьез о моральной стороне своих действий. Они просто переписывали статью — и все.
Но Хьюго был одним из немногих, кто верил в журналистскую этику. Если ему приходило в голову, что ему окажется выгодным смягчать статьи, он с почти навязчивой принципиальностью выбирал наиболее резкий вариант. Хьюго знал, что, как бы сильно ни хотелось помочь другу, искажая факты в его пользу, ты ходишь по лезвию бритвы. Хотя манера речи Хьюго не была такой грубой, как у лондонского издателя Бена Фронвелла, но все же Хьюго понимал, насколько прав был тот, сказав ему во время памятной вечеринки на «Ореоле»: «Говорят, деньги развращают, власть развращает, вот я тебе скажу, что действительно развращает: дружба».