Только на третий совместно проведенный вечер Хьюго обнаружил, как заставить Джорджи испытать наивысшее наслаждение. У Джорджи были оргазмы с предыдущим любовником, и это рождало фантастическое чувство физического свершения и освобождения, но как только это заканчивалось, Джорджи ощущала то, что часто бывает у мужчин: закончилось физическое удовлетворение, а эмоциональной близости не было и нет. Как только они заканчивали заниматься любовью, Джорджи начинала думать о том, что ей надо сделать завтра. Вместо того чтобы лежать рядом, наслаждаясь заключительной лаской, Джорджи почти всегда тут же вскакивала и шла в ванную.
С Хьюго было по-другому. Первый раз в жизни Джорджи была влюблена целиком и полностью. Если до этого она могла завести одновременно две связи, теперь такая мысль казалась Джорджи отвратительной.
— Что действительно потрясающе, — сказала она однажды Пэтси, — это что у Хьюго есть абсолютно все, что мне надо. Я не поставлена на этот раз перед выбором между тем мужчиной, который ведет устраивающий меня образ жизни, и тем, который нравится мне сам по себе. У Хьюго есть и то, и другое.
Хьюго чувствовал по отношению к Джорджи Чейз примерно то же самое. Он был по натуре однолюбом, и все свое чувство отдал этой восхитительной девушке, чье нескрываемое честолюбие делало ее в глазах Хьюго только привлекательней. Он знал, что Джорджи мечтает о такой карьере, которая дала бы ей власть над людьми и над событиями. Хьюго был как раз тем человеком, который мог открыть для нее все двери на этом пути. Он был горд и счастлив это сделать, помочь Джорджи создать себе имя. Это будет союз, о котором можно только мечтать.
В феврале, как только Джорджи исполнилось двадцать четыре года, через восемь месяцев после встречи на «Ореоле», Хьюго и Джорджи поженились. На регистрации брака присутствовали только Пэтси и Ян Лонсдейл, судья Фосетт с женой, мать и отчим Джорджи. Прием для восьмидесяти друзей Джорджи и Хьюго давали в доме Фосеттов в Кенсингтоне.
— Джорджи, дорогая, — сказал судья Фосетт после того, как Пэтси изложила родителям просьбу своей подруги. — Это было бы для нас большим удовольствием — устроить твою свадьбу у нас. Но не заденет ли это твою мать?
— Они живут в Уимблдоне, — безо всякого выражения ответила Джорджи. — Это слишком далеко.
Половина гостей жили к югу от Темзы, и им было абсолютно все равно, ехать ли в Уимблдон или в Кенсингтон. Но судья и его жена с присущим им чувством такта приняли объяснение Джорджи. Хотя в своем письме к матери Джорджи миссис Фосетт сформулировала причину несколько иначе, спрашивая, не будет ли она возражать, если прием в честь бракосочетания ее дочери будет дан в доме Фосеттов в Кенсингтоне, «который по случаю находится так близко от отдела регистрации браков Кенсингтонской мэрии».