— Я понимаю. Но представьте себе, что мой клиент выложил пятьдесят тысяч долларов, а может, и все девяносто за рекламу рядом с этой статьей, а потом вы вдруг решили, что статья должна пойти в другом номере. Стало быть, все насмарку. Так что я был бы вам очень благодарен, если бы вы смогли за этим проследить.
Джоку никогда не пришло бы в голову попросить о таком Хьюго Кэррола. Хьюго был просто помешан на благородстве. Только сумасшедший мог упомянуть в его присутствии, что статьи о модах в его газете появляются там в зависимости от того, как часто в этом месяце дом моделей размещает в газете свою рекламу. В разговоре Хьюго нельзя было допустить даже малейшего намека на то, что, размещая статьи, газета руководствуется в основном коммерческими соображениями. Скажи ему такое — и можешь быть уверен, что Хьюго Кэррол никогда не сделает того, о чем ты его просишь. Хьюго Кэррол не станет плясать ни под чью дудку — ни владельца газеты, ни президента, ни тем более какого-то там мошенника-лоббиста.
С Джорджи же все было по-другому. Джок почувствовал это сразу, когда встретил ее на вечеринке в Вашингтоне. Он укрепился в своей мысли, когда они чуть не поджарились на этом чертовом побережье, в обществе двух свирепых зверюг. Было что-то такое во взгляде Джорджи, что подсказывало Джоку: вопросы морали вряд ли стоят для нее на первом месте.
Для самого Джока такое понятие, как «мораль», просто не существовало. Он заключал свои сделки не ради их дурацкого благородства, а только зная, что он с этого будет иметь. Джок понимал, что Джорджи не может быть вовсе чуждо понятие морали (идиотское слово), но он надеялся, что не ошибся, предположив, что главным для нее является польза дела. И все-таки не стоит говорить дважды об одном и том же. Он видел, что Джорджи не нравится его предложение, значит, надо сменить тактику.
— Джорджи, вам приходилось когда-нибудь задумываться о том, в каком сложном соотношении находятся в этом мире любовь и ненависть?
Джорджи едва смогла сдержать возглас удивления. Чего она меньше всего ожидала от Джока, так это философских разговоров.
— Я думаю об этом каждый день, — ответила она. — Все, кого я встречаю, или любят, или ненавидят редактора «Уорлд». Если о них пишут хорошо — любят, если их ругают — ненавидят, но вынуждены это скрывать, так как самое страшное для них — это если их вообще перестанут упоминать.
Лицо Джорджи оживилось.
А ведь тебе нравится эта власть, нравится, — подумал Джок.
Это действительно было так. Джорджи нравилось манипулировать людьми. Однако она не зарывалась. Поссорившись с ней, Хьюго назвал ее чересчур самоуверенной. Ей действительно нравилось дергать за ниточки, но она не была настолько самоуверенной, чтобы не понимать, что есть много желающих заняться тем же и они только и ждут своего часа. Сейчас, глядя на Джока, она подумала, что он прекрасно все это понимает. Странное дело, со всеми остальными, с кем Джорджи соглашалась пойти в ресторан, ей приходилось сдерживать свое «я», все время следить за каждым своим словом, в то время как с этим гангстером, похоже, можно было называть вещи своими именами.