Поэтому я подобрала воронёнка и понесла наружу, бережно держа в обеих ладонях. Он не сопротивлялся, доверчиво сидя у меня в руках. Мне захотелось забрать его с собой, но тут я сообразила, что у меня и без воронёнка дел по горло.
Оказавшись снаружи, я услышала хриплое карканье и подняла голову: там, вверху, кружились две большие вороны. Одна присела отдохнуть на колокольне — значит, поняла я, это и есть родители моего птенца. Они, конечно, видят, что он у меня в ладонях. Я посадила крошку-воронёнка на травку — уж здесь-то они точно найдут его — и отошла на несколько шагов по дороге, позвав за собой Фаро (пёс заинтересованно следил за всей процедурой). Птицы-родители немедленно устремились к своему дитяти. Я никогда не слышала, чтобы вороны селились на церковных колокольнях, но, должно быть, их повадки изменились, когда рядом больше не было других птиц.
По дороге домой я размышляла о том, что это, возможно, хороший знак. Я немножко суеверна и всегда считала, что птицы приносят удачу; бывает, я просыпаюсь утром и выглядываю в окно, и если первое, что я вижу — птица, особенно когда она близко и смотрит в мою сторону — то для меня это предвестие того, что сегодня непременно случится что-то хорошее. Думаю, это потому, что когда я была ещё совсем маленькой, лет четырёх, и впервые услышала о молитвах, мне сказали, что они улетают в небеса. Поэтому молитвы представлялись мне птичками, которые, трепеща крылышками, летят ввысь; и когда мне случалось, помолившись, увидеть летящую птицу, я думала: вон летит моя молитва.
Хотя, конечно, на этот раз птица-молитва не взлетела вверх, как положено, а упала вниз, но всё равно — идя домой, я приободрилась, и это несмотря на то, что мне вдруг пришло в голову, что я, вообще-то, забыла помолиться.
Вечер
Мой пациент в прежнем состоянии. Я не могу понять, почему он всё ещё жив. Я не отваживаюсь дотронуться до него; так и кажется, что любое, самое крохотное беспокойство, даже просто слишком громкий звук могут оборвать нить его жизни. Поэтому я так и не поменяла ему простыню, хоть он её и испачкал.
Вернувшись из церкви, я тихонечко поговорила с больным, рассказала, где была. Он не проснулся, даже веки не дрогнули. И всё же у меня возникло чувство, что он меня слышал, пусть и в бессознательном состоянии; и для него благо знать, что рядом кто-то есть.
Собственно, я настолько прониклась уверенностью в этом, что решилась негромко почитать ему, сидя в кресле у его кровати, чтобы он чувствовал моё присутствие. Сначала я подумала о Библии, но потом решила, что поэзия, наверно, подходит лучше; поэтому принесла из своей спальни сборник стихов и прочла «Элегию, написанную на деревенском кладбище» Грэя