Мастер поднялся прямо перед Заманом:
— А где тот, кто крикнет: «Вперед!» — и поведет наш народ? Предводитель где, предводитель?
— Предводитель не падает с небес, он рождается на родной земле, по которой ходим мы с вами!
Заман и Рози распрощались с хозяином, пообещав навестить его еще раз…
Они возвращались молча.
«В словах Тохтахуна заключена истина, — размышлял Заман. — У людей низших сословий день ото дня нарастает недовольство правительством. А почему? Правительство — национальное, руководители — национальные, армия — национальная, все дела ведутся на национальном языке… Все построено на национальной основе, а народ недоволен. Затянувшаяся война, ухудшение жизненных условий вызывают раздражение уставшего народа. Но главная причина не здесь — она в баях, духовной знати, притеснителях, вельможах ханской кости, чиновниках… Вот где источник народной ненависти!»
Размышления Замана прервала печальная песня, прозвучавшая невдалеке:
В Кашгаре сироты за баней в золе
Привыкли лежать.
Им, неухоженным, только и знать
Курить анашу, в асыки играть…
— Слыхали, Заманджан? Кто сложил эту песню, высказал правду.
Заман шел, опустив голову, молча, будто не слышал друга. «Эта песня из четырех строк заменяет целый дастан о положении в Кашгаре, о том, что бросается в глаза на каждом шагу». Заман вспомнил, что недавно на большом банкете познакомился с двумя поэтами — Шапи и Аджри, и сейчас ему захотелось повидать их.
— Рози-ака, — остановился он, — не сходить ли нам в одно место?
— Вот как… Не вернемся ночевать, а вдруг нас будут спрашивать?
— Ночью не будут. Хотелось бы сходить к Шапи.
— Шапи известный в Кашгаре человек. Его найти легко, любой укажет дорогу. Вы чуточку отдохните, я узнаю. — Рози почти бегом кинулся к пекарне у торгового ряда, где горел свет.
Заман нашел укромное местечко, закурил. Со стороны Ярбага быстро проехала запряженная парой лошадей коляска, повернула к Заману. В коляске важно восседал Гаип-хаджи, а рядом красовался куклой безбородый личный секретарь Сайпи. «Не понять, что за человек. Связи его сомнительны. А эта черноглазая куколка держится за него, прислуживает… Гаип недавно долго о чем-то шушукался с нашим Хатипахуном. И не узнаешь, кто он, — то ли курд, то ли афганец, то ли турок, то ли уйгур…»
Внезапно кто-то сдавил плечо. Рослый мужчина, приблизив голову к лицу Замана, всматривался в него.
— Хи… хи… — произнес он, и сразу пахнуло перегаром вонючей китайской водки.
Заман отпрянул:
— Кто ты?
— Погоди! — Тот нашарил рукой нож, висевший в ножнах на поясе.
Заман поспешно расстегнул кобуру пистолета.