— Учащихся в школе осталось мало. Баи забирают детей и бегут, а по их примеру и остальные дети не посещают школу, — жаловался Адил.
— Еще не видя врага, они уже засуетились. Такие настроения, развившись, создадут гибельную угрозу, не так ли, ваша милость? — произнес Шапи. — Торговцы закрыли лавки, господа прячут припасы. Разве это само по себе не ведет к падению духа?
— Надо разъяснять народу, принимать меры, чтобы сохранить спокойствие, Шапи-эфенди, ведь ваша газета, — Сабит-дамолла оттолкнул оттиск подальше, — к этому и призвана.
— По возможности стараемся: призвали литераторов и поэтов, публикуем статьи и стихи… Только наши голоса не доходят до всех из-за того, что большинство народа неграмотно.
— Полезнее было бы, чтобы звучало живое слово, надо отправить на улицы, на площади наших людей, — предложил Адил.
Сабит одобрил:
— Нужно, и немедленно… Шапи-эфенди, пусть редакция возглавит это дело.
— Хорошо, ваша милость, только…
— Что «только»? — тихо, но строго спросил Сабит-дамолла.
— Назиры, вместо того чтобы служить примером для народа…
— Говорите, говорите, Шапи-эфенди. Мы должны привыкнуть говорить обо всем откровенно и не стесняясь.
— Если судить по сатирическим стихам, статьям и сообщениям, приходящим в газету, некоторые назиры через меняльные лавки скупают золото…
— Кто? — вскричал Сабит-дамолла, и его похожее на лепешку лицо побледнело.
— Шамуса, Абдулла Хелилхан, Али-дамолла.
— О всевышний! — простонал Сабит, руки его задрожали.
Шапи стало не по себе: не ко времени, сказанными словами он расстроил главного назира. «Может, я нарушил приличия, пожаловавшись на назиров? Нет, самое время!»
— Не сочтите за неучтивость, господин главный назир, — произнес Заман, боясь упустить подходящий момент, — но при таких действиях высокопоставленных лиц чего будут стоить самые возвышенные наши слова, хоть написанные, хоть произнесенные!
— Вы рассуждаете безукоризненно, дети мои, — сказал Сабит, тяжело вздохнув. Он верил сидящим перед ним трем молодым людям, верил их откровенности, их правоте. Он и сам вот уже сколько времени мучился теми же муками, чувствуя свое бессилие. Быстро и обстоятельно все обдумав, он сейчас решил посоветоваться с надежными людьми и, заканчивая разговор, обратился к Заману: — Тебя сынок, наверное, доблестный Махмут прислал?
— Да, ваше превосходительство! — Заман приложил обе руки к груди.
— Вы, эфенди, извините меня, — Сабит посмотрел на Адила и Шапи. — Если будет возможно, встретимся завтра.
— Благодарим. — Оба они, пятясь, вышли.
Пригласив Замана сесть, Сабит вставил ключ в стальную шкатулку, служившую ему сейфом. Шкатулка, хоть и небольшая, открылась медленно и со звоном. Сабит вынул из нее плотный запечатанный пакет и вновь закрыл шкатулку на ключ.