– Теть Валь, это я, Алексей, – сказал он, наклоняясь к дверному прихлопу.
После довольно долгого молчания за дверью послышались шаркающие шаги. Лешка повернулся и, нашарив рукой выключатель, включил в прихожей свет.
– Чего тебе, Лешенька? – раздался из-за двери старческий голос.
Тете Вале исполнилось недавно семьдесят четыре, но она держалась бодро, на болезни, как другие в ее возрасте, не жаловалась, с Лешкой уживалась легко и никогда не лезла в его дела.
– Я еще хоть под венец, – говорила она. – Вот только ноги бы получше ходили!
Одним словом, повезло Карману с соседкой. Впрочем, он знал ее еще до вселения в эту комнату. Тетя Валя была подругой его бабушки, все жили в бараке на берегу Оки, а потом, когда бараки сломали, получили жилье в одном доме. Лешка в это время сидел и в переселении не участвовал. Вернулся сюда после отсидки, только бабушку уже не застал в живых…
– Мне бы, теть Валь, до вечера… или нет, до утра сотни две?
– Ох, Леша-Леша, – сказала старушка с укоризной. – Горе ты горькое!
Какое-то время стояла тишина, потом соседка открыла дверь и, близоруко щурясь, протянула Карману деньги.
– Все будет хорошо, ридна маты моя! – с напускной веселостью ответил он и поспешил выйти на улицу.
Ветер разогнал без того редкие облака, и апрельское небо заголубело, отражаясь в лужах на проезжей части дорог. По краям тротуаров снежное месиво резво таяло, и потоки мутной воды с шумом текли в ливневку.
Алексей бродил по городу, стоял у витрин, заходил в магазины, выпил в подвальчике «Кубанские вина» стакан «Изабеллы» и ни разу не «щипнул». Только в «Макдоналдсе», куда зашел перекусить, едва машинально не вытащил из кармана какого-то толстяка торчащий оттуда углом потертый малиновый «лопатник». Пальцы сами потянулись к бумажнику, но Лешка сунул правую руку в карман, а левой тронул стоящего впереди толстяка за плечо. Тот оглянулся.
– У вас кошелек может выпасть, – с усмешкой сказал Лешка.
– А, да, спасибо, – ответил толстяк и переложил бумажник в нагрудный карман.
«На здоровье, – мысленно ответил Карман. – Ешь, не обляпайся!» Если бы его спросили, почему так поступил, он, карманник-профессионал, имевший три ходки по 158-й, ответить не смог бы. На душе у Лешки было скверно, все время думалось о Григории, вспоминались их разговоры, как однажды они даже выбрались на рыбалку, сидели ночью у костра и совсем не пили, потому что Григорий случайно разбил единственную бутылку перцовки, которую они взяли с собой. А еще вспоминалось, как Григорий всегда гонял мальчишек, детей нищей братии, когда те совали головы в полиэтиленовые пакеты, чтобы словить кайф, надышавшись парами клея.