Женщина тронула его за рукав:
– Пойдем.
Он молча кивнул, посмотрел еще на крест и пошел за ней следом по тропинке к выходу. Горячая волна не отпускала.
Когда они поравнялись с корпусом, мужчина вдруг остановился.
– Погоди, – сказал он, и женщина прочла в его глазах решение.
– Что ты хочешь сделать?
– Сейчас. Давай зайдем на минутку. – Он кивнул на здание. – Или подожди меня здесь.
– Хорошо. Но что ты задумал?
– Я… я только спрошу кое-что.
Скорым шагом прошел он мимо стариков и старушек через стеклянную дверь к кабинету дежурной. Та удивленно подняла на него глаза.
– Вы знаете…
– Что?
– Хочу спросить. А у вас бывает, что покойников… э-э… забирают?..
– Перезахоронение?
– Да-да.
– Случается. Нужно разрешение прокурора города. Это, знаете, формальность. Отказа никогда не бывает… Вы, правда, не родственник, но, я думаю…
– Понятно, – перебил он и повернулся, чтобы уйти.
– Обождите, – сказала дежурная. – Я забыла, тут вот осталось… – Она протянула мужчине небольшую картонную коробочку.
– Что это?
– Это осталось…
Он машинально открыл коробочку. Там лежала медаль, и он прочел на ней слова: «За оборону Ленинграда».
– Спасибо. – Резко повернувшись, он пошел на ватных ногах к выходу.
Запах масляной краски преследовал его до двери.
«Завтра схожу в сельсовет, – думал он, – а потом к прокурору. Все будет как надо. Все будет как надо, старик!»
Всю дорогу до пристани никто из них не проронил ни слова. И только в салоне того же речного трамвайчика, когда он весело побежал через Волгу, разрезая носом тугую гладь волны, женщина с болью в голосе прошептала:
– Зачем… все это?
И он понял, о чем она. Ему хотелось утешить ее, но он не знал, как это сделать, испытывая и сам тяжелое, гнетущее чувство утраты, которое невозможно передать словами. Просто они столкнулись с чем-то большим, чем жизнь, и это большее было – Смерть. В ее неумолимом величии все, чем живет человек, теряло значение, казалось суетным и бесполезным.
Во рту у него стало сухо и горько. Он обнял женщину и не сказал ничего. На ее вопрос не было ответа. На такие вопросы вообще не существует ответа.
Ягода зреет для птичьего зоба,
Камень для веса и тяги земной,
Люди ж родятся для тесного гроба
С черною ночью, с докукой дневной…
Н.А. Клюев. Ягода зреет для птичьего зоба…
Где он читал эти стихи? В каком-то журнале… Да какая разница! Но неужели все именно так? Зачем тогда это все?
Женщина освободилась от его руки и отвернулась к окну, но он этого даже не заметил.
Бабушку хотя бы похоронили по-христиански, а по старикам, наверное, и панихиды не отслужили. Так, опустили в яму без священника, и никто не произнес перед тем, как навсегда закрыть гроб крышкой, полные таинственного значения слова: «Господня земля и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней…»