– Они, милые мои, скучали тут. Ну а как не скучать? Все попервоначалу скучают. И со мной такое было, а после ничего, пообвыкла. Жить-то ведь надо, а? Вот. Да и уж прямо сказать, больно плохи были. Она, сердешная, еще выходила, помню, из комнаты, по коридору, бывало, идет в умывальник, за стенку держится, как слепая.
А он и не выходил даже, все лежал. Померли оба, Царство им Небесное, можно сказать, в одночасье. Видать, дружно жили?
– Да, дружно, – коротко ответил мужчина, вспоминая отношения стариков друг к другу. – Пожалуй, что дружно.
– Ну вот, оно и понятно, – охотно откликнулась старушка. – А вот и погост наш, – закончила она, пропуская мужчину и женщину вперед. – Тут, значит, всем нам лежать в скором времени…
Они отыскали среди холмиков с крестами нужную могилку. На ней действительно была аккуратная табличка, прибитая к кресту, с указанием фамилии, имен, отчеств и дат жизни стариков.
– Вот они где, родимые, успокоились! – со слезой в голосе сказала старушка и перекрестилась. Потом она зачем-то поправила сухие цветы возле креста и неожиданно быстро заторопилась назад. – Вы уж тут сами, а я пойду.
Женщина взяла ее за руку, погладила ласково запястье.
– Спасибо вам!
– Что вы, что вы! – испуганно отдернула руку старушка. – Бог спасет. – Она смахнула со щеки неожиданно выкатившуюся слезинку и прибавила: – Тяжко без дому-то… И в чужую землю ложиться тяжко. Не по совести это… – Потом она повернулась и скоро пошла к видневшемуся сквозь березовые стволы серому корпусу.
Они остались одни. С высокого сентябрьского неба холодно светило солнце. Листва с берез еще не облетела, тускло золотилась на ветвях молодых деревьев. Могильный холмик казался свежим, точно вчера насыпанным. Он почти не зарос травой, и не было на нем ни венков, ни цветов, только на серой земле у подножия креста подрагивали несколько сухих листьев, занесенных сюда ветром.
Оба молчали, думая каждый о своем. С вершины сухого деревца спорхнула на землю желтая трясогузка. Она прошлась по тропинке, перелетела на соседнюю могилу, клюнула раз-другой что-то в траве, поглядывая бусинкой глаза на людей, считая их здесь, видимо, лишними.
Сердце захлестнуло тоской. Но это была не та неопределенная тоска, томившая его последнее время. Новая горячей волной пролилась в грудь и не остывала, заполняя все его существо. Он вспомнил бабушку и со всей ясностью осознал свою неизбывную вину перед ней, как и перед стариками. Никого из них, из близких и дорогих ему людей, он не смог проводить, что называется, в последний путь. Телеграмма о смерти бабушки не застала его в общежитии, он жил у друга, а потом… потом было уже поздно ехать. «Я и тебя в город заберу!» – обещал он ей когда-то. «Прости, Господи, молодо-зелено!» – отвечала она. Прости!.. Не будет ему прощения. Никогда. Кто сложил бабушкины руки на груди и положил на них иконку? Кто закрыл ее глаза?.. Он и этого не знал. Вот и старики умерли вдали от дома, одинокие и чужие здесь всем. Господи, почему так?..