Однако мы несколько увлеклись уяснением последствий Директивы № 1, о приведении войск западных военных округов в боевую готовность в той ее части, которая была принята по настоянию И. В. Сталина, где сказано: «Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения».
Если для руководителя нашей страны это политическое требование было само собой разумеющимся, более того – абсолютно необходимым, чтобы не стать виновником развязывания войны с Германией, то для деятелей, с таким пониманием международной политики, как у Тимошенко и Жукова, это требование было неожиданным, излишним и даже вредным. Наши главные военачальники не понимали, чем их действия могут кончиться для Советского Союза.
Что касается Гитлера, то фюрер, когда давал сигнал «Дортмунд» на начало войны, конечно, прекрасно понимал всю ответственность, которую он возлагал на Германию в случае поражения. Однако он был настолько уверен в своей победе – мол, победителей не судят, – что не позаботился даже о том, чтобы хоть как-то уменьшить размер претензий к Германии за развязывание войны: не запланировал даже какую-нибудь примитивную провокацию на нашей границе. Хотя в данном случае цель Гитлера была понятна: он стремился в наибольшей степени использовать эффект внезапности.
Как мы уже выяснили, необходимость принятия руководством страны и армии именно такого текста Директивы № 1 было следствием грубой ошибки Генерального штаба, допущенной в процессе выработки первоочередных действий РККА при получении сигнала «Гроза». Тогда, чтобы не повесить на Советский Союз всю ответственность за развязывание войны, по данному сигналу действовать было невозможно, а позаботиться о разработке других вариантов действий, и им соответствующих сигналов, объявляемых при угрозе военного нападения на нашу страну, наш Генеральный штаб посчитал излишним. Вот и получили то, что получили.
Итак, снова возвращаемся к тому же, роковому вопросу: можно ли было избежать или хотя бы ослабить последствия ошибок Генерального штаба?
В принципе, теоретически, конечно, кое-что было возможно сделать, но существенно изменить ход событий – нельзя. Для этого необходимы были другой нарком обороны и другой Генеральный штаб; другие кадры, с другим уровнем подготовки и дисциплины, организованности и боевой выучки, другие системы управления и связи, как у немецкой армии, или хотя бы как на нашем флоте. Однако для осознания этого, как показал дальнейший ход событий, требовались многие месяцы и море солдатской крови. В тех конкретных условиях, второй половины дня 21 июня 1941 г., это могло быть только лишь благим пожеланием, или, в лучшем случае, – частью плана боевой и политической подготовки сухопутных войск на ближайшие годы.