– Кто?
– И вчера погром у нас дома определенно он же устроил,- продолжала мать, не отвечая Эдику. – Разыскивал тетрадь, вот и изобразил воровской налет.
– Думаешь, майор этот все?
– Иначе зачем бы ему сегодня так с нами?
Эдик тронул за руку:
– Пойдем!
И, успокаивая, добавил давешним взрослым тоном:
– Не больно забогатеет с писанины-то… Да и с барахла нашего тоже.
Она покивала, соглашаясь, хотя, видел Эдик, явно его не слушала.
– Пойдем! – опять тронул ее за руку.
– А, да, да…
Погладила его зачем-то по голове, прижала к себе Люську.
– Да, да…
Мысли ее, как видно, все продолжали вращаться вокруг тетради, и, шагая, она обронила:
– Надеется, я так думаю, про золото выведать…
– Про какое еще золото?
Вздохнула, не сразу ответила:
– У папы в последних записях…
Вдруг оборвала себя, тяжко, с подвывом всхлипнула, поспешно зажала рот косынкой.
– Не надо, мам!
Она долго шла молча, потом, немного успокоившись, принялась рассказывать, как во время нынешней экспедиции отец познакомился со старым таежником – вызволил из большой беды, – и тот проникся доверием, поведал о заветном месте, куда уже не надеялся сам добраться; содержание разговора отец занес в дневник.
– И чертеж начертил, как в «Острове сокровищ»? – загорелся Эдик.
– Не знаю, сынок, про чертеж папа ничего не говорил, а сама я не успела до конца тетрадь просмотреть, не дошла до этой записи.
– А откуда же этот майор мог узнать, что у папы была такая встреча?
– Одно могу предположить: кто-то из папиной группы проболтался, вот слухи и расползлись…
Мать снова надолго замолчала, погруженная в свои мысли, и Эдик не решался больше нарушать это молчание. Главное, она перестала плакать – видно, смирилась.
Шли медленно. Чем дальше, тем медленней. Люська уже еле волочила ноги. Эдик тоже устал, но старался не показывать вида. И помалкивал, что сильно проголодался: продукты ведь тоже в машине остались.
Под вечер их нагнал невнятный стрекот, вгляделись – ни дать ни взять, овечья отара со стороны Орши по шоссе пылит. Только очень уж быстро, не по овечкам скорость. Прошла какая-нибудь минута, и отара обратилась в колонну мотоциклистов. Они мчались по трое в ряд – зеленые каски, серо-зеленые мундиры, свесившиеся на грудь автоматы.
Мать схватила Люську и Эдика за руки, рванулась в сторону от дороги. В спину ударил лающий окрик на чужом языке, следом – автоматная очередь. Короткая, как хлопок бича.
Обдав пылью и бензиновой гарью, колонна прострекотала мимо – укатила в направлении Могилева. Скоро ее вновь можно было принять за мирную отару овец.
– Почему-то совсем не больно, – сказала Люська, проведя рукой по шее и разглядывая окровавленные пальцы. – Только обожгло чуть.