— Да. И еще он получил из конторы по счету наличными, немного больше четырнадцати долларов, Бу, и эту бумагу он тоже подписал.
— Он забрал какие-нибудь личные вещи из камеры?
— То немногое, что у него было, Бу, он раздал парням из его блока.
— Благодарю, Джой. Можешь отправляться продолжать службу.
Джой вышел. Бу Хадсон положил конверт на край стола так, чтобы Дуайт мог дотянуться до него.
— Внутри, Макейрэн, ваш пропуск на выход, двадцать долларов, которые мы обязаны вручить вам по законам штата, а также три доллара и шесть центов на автобусный билет от Харперсберга до Брук-сити. Распишитесь вот здесь в получении.
Поколебавшись, Макейрэн взял конверт и с оскорбительной тщательностью пересчитал деньги. Он положил купюру в крокодиловый бумажник с золотым обрезом, монетки же швырнул в металлическую корзину для мусора. Лицо его сохраняло невозмутимое выражение.
Побагровев, Бу Хадсон произнес:
— Что ж, надеюсь, ты получил от этого удовольствие, Макейрэн. Надеюсь, такое же, какое ты получал от своего сволочного поведения, не скинув ни единого дня с твоего срока. Вел бы себя как полагается — вышел бы отсюда свободным человеком полтора года назад, а к сегодняшнему дню истек бы и условно-досрочный период.
Дуайт повернулся в мою сторону. Он говорил почти не шевеля губами. Голос был гораздо более хриплый, чем я его помнил.
— Срок закончился? Я могу теперь уйти?
— Да.
— Как ты думаешь, что случится, если я возьму и хорошенько потрясу этот жирный тупой мешок мусора?
— Ты это, полегче там! — завопил фальцетом Бу Хадсон.
— Наверное, он кликнет своих ребят, чтобы тебя отделали, а потом выкинули за ограду, Дуайт.
Макейрэн повернулся к Хадсону, вперив в него взгляд:
— Не стоит он того, — проронил он. — Что бы тебе, Хадсон, не откинуть побыстрее сандалии вместо того, чтобы медленно гнить и своим смерденьем отравлять все кругом? Задумайся над этим — через месячишко и очутишься на том свете.
— Ты снова окажешься здесь, — заорал Бу. — Богом клянусь, вернешься обратно, и в следующий раз я сломаю тебя, это я тебе обещаю. Ты у меня в слезах ползать станешь, как какая-нибудь девчонка. Я им скажу, что с тобой сделать, ты у меня…
— Пошли, — сказал Дуайт Макейрэн, и я вывел его из кабинета.
Нас сопровождали охранники, когда под моросящим дождем мы шли через тюремный двор. Охранники на выходе связались по телефону, чтобы перепроверить правильность пропуска, затем подали кодированный сигнал, чтобы открыли наружные ворота. Мы пересекли дорогу и подошли к стоянке автомобилей. Внезапно я ощутил, что его подле меня нет. Я остановился и оглянулся назад. Уперев кулаки в бока, он стоял под вязом, разглядывая мокрые от дождя листья. Маленький мальчик проехал по дороге на велосипеде. Медленно повернув голову, Макейрэн проводил его взглядом. И тут его тело как бы свело судорогой, как будто всего его затрясло. Возможно, в это мгновение он сбросил с себя часть того бремени безнадежности, что накапливалось за годы заключения. По крайней мере, когда он повернулся и двинулся по направлению ко мне, в его походке что-то неуловимо изменилось, и одежда на нем уже не смотрелась столь нелепо.