Гнев медленно вскипал в его душе… Как она смела так поступить с ним? Он возмутился при мысли об этом.
Благородство? Какая чепуха! Ну и пусть уходит! Пусть думает, что она какая-то необычайная героиня, высоко держащая знамя чистоты… Слезливая сентиментальность, а не героизм, вот что это! Какой он дурак, что позволил ей уйти с этой уверенностью… Он должен был заставить ее уйти с ним, найти какой-нибудь выход…
Оцепенение все больше и больше охватывало его. В небе плыл маленький серебряный серп месяца… Одиночество сломило Роднея… Он был отрезан от Сильвии, он был один в целом свете, где не было ничего, кроме страданий.
Откуда-то издали до него донеслись звуки граммофона: «Вы забыли обо мне» — под эту музыку он когда-то танцевал с Сильвией… Ему захотелось кричать, смеяться над самим собой, но что-то сжало его горло, горящие, воспламененные губы не могли ни плакать, ни проклинать.
Большими шагами он двинулся по шоссе к Сэлисбери-Плейн, стараясь ни о чем не думать, но скоро понял, что это ему не удастся.
— Ты плохо выглядишь, — сказал Монти с оттенком раздражения в голосе. — Может быть, тебе хочется чего-нибудь другого, деточка? Хочешь домой?
— О да, я бы очень хотела поехать домой! — воскликнула Сильвия. — Это прекрасная мысль, Монти.
Она всегда очень быстро соглашалась на все его предложения, старалась показать ему свою признательность, казалось, была всем довольна, но все-таки Монти чувствовал, что чего-то не хватает. Он чувствовал это с каждым часом все больше и больше, но никак не мог точно сформулировать, что это такое, и беспрерывно ломал себе над этим голову. Он добился своего: она стала его женой, была очень добра к нему — но как-то изменилась.
В ней совершенно не было жизни, и тем не менее, она, казалось, была всем довольна. Монти был огорчен и разочарован.
Может быть, это оттого, что во время медового месяца она была все время только в его обществе? Возможно, это было причиной… Хорошо, что она хочет ехать домой, ему уже давно хотелось этого.
По его мнению, дела были стихией мужчины… Он себе ясно нарисовал картину возвращения в свою контору… За это время накопилась, вероятно, уйма работы… Мысль об этом только обрадовала его.
— Хочешь править, деточка? — предложил он.
— Нет, спасибо.
Опять то же самое. Ей никогда ничего не хочется. Когда он ей предлагал кататься верхом, она соглашалась, но без всякого увлечения. Монти наморщил лоб… он сделал для нее все, что мог, его совесть была чиста. Ей стоило лишь в разговоре упомянуть что-нибудь, и он всегда выполнял ее любое желание.