— Что?
— Ты пообещаешь мне и выполнишь просьбу, потому что не сегодня завтра меня не станет, и тогда ты уже не сможешь взять свое обещание обратно.
— Папа, это шантаж!
— Нет, это правда жизни. Один из тех случаев, про которые я говорил тебе, что нужно немного пригнуть голову.
— Нет!
— Да. Итак. Вчера, перед тем как лечь спать, я составил новое завещание. Там все справедливо разделено между тобой и матерью, с явным перекосом в твою сторону.
— Почему?
— Мне надоело кормить ее любовников… Лучше не перебивай… Скоро ко мне в палату придет нотариус, и мы подпишем документ… Но именно сейчас я хочу потребовать от тебя кое-что.
— Что, папа?
— Ты поклянешься, что никогда не станешь ввязываться в погоню за наследством. За тем наследством.
— Ах это! — Николь с облегчением махнула рукой. — Да оно мне и не нужно!
— Хорошо. Это первое. А второе…
— Как, это еще не все?
— Второе обещание, которое я с тебя требую, это… выйти замуж за моего хорошего друга, мистера Хоупа, он…
Николь встала со стула:
— За мистера Хоупа? За этого омерзительного старого толстяка?
— Он не омерзительный. Он добрый.
— Папа, ты что?! — Николь просто не верила своим ушам. Ей казалось, что происходит какой-то абсурд. — Ты в своем уме?
Отец совершенно серьезно посмотрел ей в глаза:
— Пока да. И поэтому требую поступить именно так, как я сказал.
— Но… но почему?
— Потому, что я ему доверяю. Он добрый и честный.
— Может быть. Но он мне в отцы годится. Он твой ровесник, папа! Я не хочу за старика!
— Он моложе меня.
— Это ничего не меняет, папа! Я не пойду за него замуж, и можешь заново переписывать свое завещание!
— Хорошо, как скажешь. — Отец немного подумал, в глазах его появился жесткий блеск, как всегда, когда речь шла о сделках. — Не хочешь — не надо. А теперь можешь идти.
Николь помотала головой. Ей все казалось, что она спит и видит кошмарный сон.
— То есть… подожди… то есть ты готов лишить меня денег, если я ослушаюсь тебя?
— А что ты хотела?
— Я… Ничего не хотела, — выговорила она мертвыми губами. — Ничего. Отдыхай, папа.
Она вышла из палаты на негнущихся ногах. Перед глазами все плыло. Николь никогда еще не чувствовала себя настолько измаравшейся в грязи…
Вечером позвонили из клиники и сообщили, что отца не стало. По новому завещанию, подписанному за два часа до смерти, все состояние Ноа Монтескье отходило его жене — Сандре Монтескье. В отношении дочери Ноа велел жене поступать на свое усмотрение.
Услышав это от растерянной матери, Николь не удивилась. Она лишь произнесла загадочную фразу, над которой Сандра потом долго размышляла: