Примерно через час я решил, что пора остановиться на ночлег. Оставив ее в кабине, я обошел несколько коттеджей, пока не нашел подходящего, и мы уселись за ужин. Я мало понимаю в маленьких девочках, но Сюзен, на мой взгляд, управилась с поразительным количеством еды; она призналась мне, что диета из печений, пирожков и конфет совсем не так приятна, как ей казалось когда-то. После ужина мне удалось ее немного отмыть, затем я кое-как причесал ее, и результат этих операций показался мне вполне удовлетворительным. С другой стороны, иметь собеседника доставляло ей такое удовольствие, что она на время забыла обо всем.
Я понимал ее. Совершенно то же самое испытывал и я.
Но вскоре после того, как я уложил ее в постель и снова спустился вниз, я услыхал, что она плачет. Я вернулся к ней.
— Ничего, Сюзен, — сказал я. — Все будет хорошо. Бедному Томми даже не было больно, это случилось очень быстро. — Я сел на край постели и взял ее за руку. Она перестала плакать.
— Это не только Томми, — сказала она. — Это уже после Томми… Нигде никого не было, совсем никого. Мне было так страшно…
— Я знаю, — сказал я. — Уж я-то знаю. Мне тоже было страшно.
Она взглянула на меня.
— Но теперь ведь нам не страшно?
— Нет. И тебе тоже. Вот видишь, нам нужно просто быть вместе, и тогда нам никогда не будет страшно.
— Да, — серьезно и задумчиво сказала она. — Я думаю, так будет хорошо…
Мы обсудили еще множество других вопросов, прежде чем она заснула.
— Куда мы едем? — спросила на следующее утро Сюзен, когда мы тронулись в путь.
Я сказал, что мы ищем одну леди.
— А где она? — спросила Сюзен.
Этого я точно не знал.
— Когда же мы ее найдем? — спросила Сюзен.
Этого я не знал совсем.
— А она красивая? — спросила Сюзен.
— Да, — сказал я, обрадованный тем, что могу, наконец, дать вполне определенный ответ.
Почему-то это ей не понравилось.
— Это хорошо, — удовлетворенно сказала она, и мы перешли на другую тему.
Из-за нее я старался объезжать более крупные города по окраинам, но избегнуть многих неприятных картин в сельской местности было трудно. Через некоторое время я бросил притворяться, будто они не существуют. Сюзен глядела на них с тем же отстраненным интересом, что и на обычные пейзажи. Они ее не пугали, а озадачивали, и она задавала вопросы. Тогда я рассудил, что мир, в котором ей предстоит расти, вряд ли будет находить пользу в сюсюканье и эвфемизмах, наполнявших мое детство, и впредь уже старался говорить с нею об ужасных и причудливых зрелищах с одинаковой объективностью. Для меня это тоже было хорошо.
К полудню собрались тучи, снова начался дождь. Когда в пять часов вечера мы затормозили на дороге сразу за Пулборо, дождь все еще лил вовсю.