Панкратьева полезла в элегантный кожаный портфель Зотова. В его портфеле, в отличие от портфеля Панкратьевой, царил идеальный порядок. В одном из отделений она обнаружила две пачки долларов.
«Опять продешевила, – молнией пронеслось у нее в голове, – надо было десять просить. Вон, у него десять же есть!»
Она достала одну пачку и взвесила ее в руке. Да уж! Деньги Анна Сергеевна Панкратьева любила. Обожала просто. Эта любовь к деньгам жила в Ане Панкратьевой с детства. С голодного советского детства, с бедной советской юности. Пачка прохладных американских долларов приятно оттягивала ей руку. В голове сразу пронеслось несколько вариантов приятственной траты этих денежек, потому что кроме самих денег Панкратьева больше всего на свете любила их тратить. Ах да! Зотов же о каком-то там условии говорил – интересно, что он имел в виду.
Панкратьева вопросительно посмотрела на Зотова.
– Ты, Аня, бросаешь курить, я тебе даю эти деньги, но если ты потом начинаешь курить опять, то..
– Я тебе их возвращаю! – Панкратьева радостно закончила начатую Зотовым фразу. – Я согласна.
– Не торопись и не перебивай. Ты возвращаешь мне не пять тысяч, а десять. И слово мне даешь, что, где бы я ни был, ты мне эти деньги вернешь.
– Что ты имеешь в виду под этим где бы ты ни был?
– Ну, вдруг тебе так курить захочется, что ты решишь со мной расстаться, чтоб по жадности своей мне деньги не отдавать.
– Дурак какой! Ты же меня знаешь. Я за свои слова отвечаю.
– Вот и обещай.
– Обещаю.
– Отлично, теперь давай бросай.
– Один момент! – Панкратьева достала из сумки сигареты. – Надо же, как интересно. Одна осталась, как специально.
Она подошла к окну, приоткрыла форточку, щелкнула зажигалкой, прикурила и с чувством затянулась.
– Издеваешься, что ли? – донесся с кровати голос Зотова.
– Нет, я просто курю свою последнюю сигарету. Если бы ты когда-нибудь курил, ты бы меня понял.
Пять тысяч долларов с угрозой возврата их в двойном размере действительно оказались очень серьезным аргументом. И все последующие дни, как только Панкратьевой нестерпимо хотелось курить, она видела перед собой эти уплывающие от нее замечательные деньги и тотчас брала себя в руки. Однако курить хотелось постоянно. От этого желания у Панкратьевой аж сводило скулы. Кроме того, жутко хотелось есть. И не просто есть, а жрать, жрать и жрать все подряд.
Анна Сергеевна никогда не задумывалась над тем, что стройностью своей фигуры она обязана вредным для здоровья сигаретам. О завтраке из одного кофе можно было смело забыть.
Ночью ей снилось, что она курит, а сидя в своем кабинете, она не раз ловила себя на том, что засовывает ручку в рот, держа ее как сигарету. Ко всему прочему, Панкратьеву стали сильно раздражать окружающие люди. Видимо, измененное восприятие реальности отступало от Анны Сергеевны, а реальность новая ей совершенно не нравилась. Большой черный джип преследовал Панкратьеву уже практически постоянно. Она часто видела его в зеркале заднего вида и, можно сказать, к этому привыкла. Единственное, что смущало, так это то, что она никак не могла уловить марку этого автомобиля. То ли «тахо», то ли «навигатор», то ли «крузер», а может быть, и вовсе «рендж». Только и ясно было, что большой и черный. Панкратьева попыталась рассказать о джипе Алику Зотову, но тот отмахнулся, сказав, что у нее глюки и мания преследования.