Хозяин дома, где проходила вечеринка, не вспомнил даже ее, не говоря уж о высоком, темноволосом мужчине.
— Меня тогда больше интересовали женщины, милочка, — заявил он ей, когда она связалась с ним по телефону. — А ты, какая из себя?
Шелли тоже не запомнила его.
— Он напоминал тебе Джона Уэйна, но не был похож на Джона Уэйна. Хватит, Ринна, прекрати.
Она описывала его вновь и вновь в надежде, что Шелли вспомнит что-то, что поможет ей найти отца своего ребенка. На всех ипподромах, где они участвовали в скачках, она справлялась о нем, пыталась отыскать среди лиц в толпе его смуглые черты. Ринна не представляла, что сделает, если найдет его. Так далеко она не заходила. Ей только хотелось узнать имя этого человека.
Через два месяца ей пришлось признать свое поражение, и тогда она решила с приходом осени подыскать себе место учительницы. Она продолжала работать вместе с отцом. До шестого месяца ей удавалось скрывать от него свою беременность. Но однажды утром, когда она не смогла натянуть на себя самые широкие брюки, Ринна решила, что пришло время рассказать обо всем отцу. На всю жизнь запомнится ей его реакция.
— Ты беременна? — прорычал он, и его лицо стало пурпурным. — Ты беременна и даже не знаешь, кто отец. О Боже, Ринна. Как ты могла? Как ты могла запятнать ее имя?
— Папа, — ответила она, — постарайся, пожалуйста, понять. Это была ошибка. Я совершила ошибку. Я совершила ошибку.
— Ошибка? Ты опорочила память матери, а говоришь, что совершила ошибку?
— Папа, пожалуйста, — взмолилась она, слезы струились по ее лицу.
— Я должен идти, — сказал он. Он вдруг сразу постарел, плечи ссутулились, морщины глубже врезались в лицо. — Мне нужно заниматься лошадьми.
— Я помогу тебе, — с жаром предложила она, готовая на все, лишь бы заставить его забыть о ее вине.
— Нет! — резко оборвал ее отец. — Я не нуждаюсь в помощи. Не могу смотреть на тебя и вспоминать ее.
— Папа, пожалуйста, попробуй понять, — повторила Ринна, когда отец открыл дверь.
Он обернулся и взглянул на нее. Ей показалось, что она увидела незнакомого человека. Отвращение в его взгляде смешалось с разочарованием и отчаянием.
— Не называй меня так, Ринна, — он осекся, произнеся ее имя. — Не называй меня «папа». У меня больше нет дочери. Я больше не хочу тебя видеть.
Ринна была ошеломлена. Она понимала, что он расстроится и будет в гневе, но что он возненавидит ее, этого она никак не ожидала. Проплакав остаток утра, днем она упаковала вещи и, взяв все свои деньги, покинула дом. Одной из черт, унаследованных ею от отца, была гордость, доходившая порой до упрямства. Она не могла больше оставаться здесь. Пришло время взрослеть.