Сдавшийся был мужчина лет под тридцать, с карими глазами, большими и красивыми, с тонким прямым носом и молодой жидкой бородкой, и если бы не коротко стриженная голова, сильно смахивал бы на Иисуса Христа с русской иконы. Серо-голубая одежда пленника оказалась вблизи просто голубой джинсовой парой, но грязной и забрызганной мелкими капельками высохшей крови, как перья у обезглавленной курицы, брошенной в пыль судорожно хлопать крыльями и фонтанировать струей из обрубка шеи.
– Где Шамиль? – спросил Балакин.
– Я ничего не знаю. Я простой крестьянин, я не араб! – залепетал в ответ на русском сдавшийся. – Я не воюю против федералов.
– Почему в крови? Ранен? – не смягчался Балакин.
– Бомба разорвала жену, от нее ничего не осталось, только кровавая пыль… – И чеченец вдруг начал плакать, стыдясь своего плача и стараясь улыбаться белозубым сухим ртом, и речь его от такой душевной работы получалась медленной.
Балакин не знал, что спросить дальше. Все молчали. Дикие голуби снова сели на крышу дома и заворковали. Авиационный посредник чуть в стороне шепнул шефу артиллерии про пленного:
– Все брешет. Никакой он не крестьянин. Точно: араб натурализовавшийся. Глянь, как он одет и какое у него лицо нежное – как с иконы.
– Черт их тут разберет, – вздохнул артиллерийский начальник.
Пленник вытер ладонями глаза и робко что-то сказал по-чеченски.
– Что он говорит? – спросил Балакин.
– Воды просит, – перевел офицер ФСБ.
– Чего? – скривился Балакин.
– Воды просит, – повторил офицер.
Балакин со злостью плюнул и развернулся к упрямому онемевшему поселку.
– От сучары! – протяжно сказал он вслед своему взгляду и, повернувшись к ополченцам, поставил точку допросу: – Уберите его отсюда!
И те пошли поить пленника водой из фляг, согретых жестоким солнцем.
– Горский! – обернулся Балакин к артиллерийскому начальнику. – Начинай!
«Комиссар» Постников вздохнул и грустно посмотрел на Балакина и Горского.
– Как скажете, – развел руки шеф артиллерии, посмотрел на затвердевшего «комиссара» и тут же пожалел, что так отозвался на приказ Балакина.
Балакин засек странные переглядывания Постникова с Горским и молниеносно возмутился:
– Ты что?! – Очки не скрывали сдвинутых мохнатых бровей.
– Да нет, – заменжевался Горский, – мы всегда готовы…
– Горский! – не отступал Балакин. – Что с тобой?!
Постников хмыкнул, кривя бледные губы.
– Все нормально, товарищ подполковник! – У шефа артиллерии забегали глаза. – Через минутку начнем, – и он схватил телефонную трубку.
Балакин долго смотрел на него, потом оглянулся на Постникова, уставившегося в одну точку, выбранную где-то в поселке, и достал сигарету. «Переглядываются они, – думал зло, – политики хреновы… гуманисты… Тут своих беречь надо, а не чужих считать…» И, обернувшись опять к Горскому, металлически отчеканил: