Нет никакого движенья,
Нет ни Бога, ни дьявола.
Однообразны волнение моря
И неподвижность картины.
Остается невысказанное слово,
Потешное и бесполезное,
Как путешествие по белой пустыне:
Только синее – белое – белое —
синее – снежное.
…Когда-то я был чрезвычайно жестоким,
И бичевал крахмальные манишки,
черные смокинги
И другие буржуазные пороки
С бесконечно высокой вышки
Пролетария двадцатого века.
Помнится, миллионер у Горького,
Съедавший за кофе полсухаря,
Казался мне образцом враля:
Я был убежден, что в основе этого
Лежит прибавочная стоимость,
А не простая диета.
Лорды в рваных пуловерах
И поношенных брюках
Вызывали у меня,
Как модно сейчас говорить, аллергию.
Считалось, что это дешевый номер
Обреченной буржуазии,
Запутывающей народные толпы…
Чтобы почувствовать сладость комфорта,
Неплохо в драном свитере,
С заплатами на непрезентабельном заду
Усесться на террасе отеля с видом
Или в саду с видом
На презентабельный и вполне
живописный фьорд.
Где-нибудь в Думбартон-Оксе.
Вдыхая дымок
Сигариллы чужой…
Конечно, мне ближе родной говорок
Незабвенной московской пивной,
И это пижонство.
Однако без всякого фобства
И рискуя быть застигнутым раздетым,
Скажу, что обожаю западные клозеты,
Утепленные, вычищенные искусно…
(Боже мой, какое кощунство!
Теперь придется доказывать
Тем, кто повыше,
И главное, тем, кто пониже,
Что я хотел бы жить и умереть в Париже,
Если б не было такой земли…)
Кружится голова!
И вот втыкаю в галстук булавку
бриллиантовую,
И как суперденди, выряженный
и начищенный,
До умопомрачения галантный
И до безобразия напыщенный,
Смочив щеки кельнской
И закурив голландскую,
Отхлебнув сельтерской
И оторвавшись от шведского,
Спускаюсь в бар английский
В поисках счастья и виски.
Ах, этот поиск счастья,
До хорошего он не доводит!
Синее – белое, белое – синее —
Необъяснимое
Смеется и бродит по пустынным гостиным.
То из камина тонко проплачет,
То зашепчет быстро из выси:
“Какая запальчивость! Сколько свежести
мысли!
Где вы учились? И в каких кругах,
извините, выросли?
Как все это вынесли?
О, недаром у вас редкие волосы!”
Подумать только: петь дифирамбы виски
И кельнской воде!
…Белое – синее, синее – белое,
Что-то обрыдло мне в этом отеле!
Я жутко устал от всего интерьера
И хочется вставить перо фокстерьеру,
И дело не в том, что уже надоело,
А в том, что уже до всего нет мне дела!
О, если бы я понимал, в чем тут дело…
Умчаться в Австралию к аборигенам?
Устроить восстание? Стать каннибалом?
Ворваться в дворцовую залу с наганом,
Разверзнуть красную пасть:
“Которые тут временные? Слазь!”
Иль полотенце в отеле украсть?
А может, надраться с самим Диогеном?