И ожиреет с этого.
Озолотеет.
Харю наест – на троих хватит.
Но это потом...
Еще посидели. Поглядели на Охлебаиху. Допили водицу из котелка. Догрызли сухарики.
Команды на отход не было.
– А вы кто будете? – спросил любопытный Макарон от нечего делать.
Парень-вострец глаза выголил:
– Жиганье, – пояснил. – Шебуняла. Волочильных дел мастер. Уж больно ты, малый, вплетчивый.
– Я вас не понимаю, – сказал красноармеец Макарон домашней выпечки. – Говорите вы по-русски, а не разобрать.
– Мне тоже, – сказал скуластый.
– Нерусь, – пояснил вострец. – Куда вам.
И выстрелил в небо, как убил кого.
К вечеру на них вышла медсестра Клава, запыхавшаяся от переживаний, и, зацепившись за нее, скакал на одной ноге командир взвода Петренко, бодрый и неустрашимый.
– Отступать, – приказал, – все за мной!
Они отходили лесами, и Клава никому не доверяла раненого командира, волокла на себе, постель ладила на привале: по пути, верно, и сговорились, на привале, видно, и начали, – стреляная нога не помеха.
– А Петренки в общественном лифте, – говорила на это блокадная старуха, – занимаются тем, чем положено заниматься в спальне.
И принципиально ходила пешком на пятый этаж.
В час по пролету.
Блокадные – они со странностями.
Мама Макарон умирала по внуку.
Папа Макарон умирал по внучке.
Бабушки Макарон не было уже на свете, а дедушка Макарон согласен был на кого хочешь, лишь бы купать поскорее, пеленать, курлыкать за компанию.
Что такое, в конце концов, дедушка? Та же бабушка, только с бородой.
Но инженер Макарон на уговоры на поддавался и жил холостяком.
Одиноко, закрыто, безлюбно, не получая удовольствия от общего веселья, убегая из любой компании, когда превышался предельный уровень неестественности.
Желчный оптимист Макарон.
Он поднимал на улице руку, но такси не останавливались на призыв.
Его попутчики поднимали руки, но такси опять не останавливались.
– Отойди за угол, – просили попутчики. – Ты невезучий.
Он уходил за угол. Попутчики останавливали первое же такси. Он выбегал к машине. "Я еду в гараж", – тут же говорил шофер.
Ночами ему снился окоп, дорога в пыли по локоть, деревня Охлебаиха на пригорке, в которой он так и не побывал, и наползало оттуда большое, хвостатое, кровавозубое, допыливало неизбежно до развилки – смертная на всех пауза, а он ждал почему-то с той стороны, у того окопа, который они походя забросали гранатами.
Он был невезучий в жизни, инженер Макарон, а тут – надо же – повезло.
У Бога дальний прицел.
– Почему ты не носишь кальсоны? – выговаривала в осуждение мама Макарон. – Все мужчины должны носить зимой теплые кальсоны.