Александр I и российская элита (а Карамзин выражал ее дух) выставили Ивана Грозного и московское государство в виде некоего пугала, чтобы доказать Западу: «Мы не такие, как он, мы — свои», но пробужденные антигосударственные силы обрушились именно на российскую монархию в ее западном, немосковском варианте.
С распространением грамотности распространялось по всему русскому обществу и непонимание своей истории. Обличение «кровавого правления» Ивана Грозного вовсе не давало очков просвещенному западническому абсолютизму петербургской династии, а становилось проповедью «борьбы с самодержавием», от которой перекидывался мостик к разрушению «тюрьмы народов» любой ценой.
Можно заметить, что шельмование Ивана Грозного нарастало с количественным ростом российской интеллигенции — образованной прослойки русского общества, которая восхищалось достижениями Запада, оценивая их не аналитически, а подходя к ним культово, инфантильно, по-дикарски. Восхищенная Западом интеллигенция, что дворянская, что разночинная, с самого начала сделала ставку на зависимость. Интеллигент, «страдающий» в гостиной или на кухне от «свинцовых мерзостей» российской жизни и рассказывающий о «красотах Швейцарии», но не способный забить гвоздь в стенку — стал нашим брендом.
Как написал Иван Солоневич: «Интеллигенция дала нам картину и прошлого и настоящего России, совершенно оторванную от всякой реальности русской жизни — и оптимистической и пессимистической реальности».
Слепое «религиозное» преклонение русских образованных слоев перед Западом ни разу не дало России пропуск в элитный клуб западных держав, напротив, превращало ее в источник дешевого сырья для этого клуба и лишь увеличивало ее отставание.
Наши западники так и не поняли основной западной «ценности» — движение вперед начинается с ощущения правильности национального пути, здорового национального эгоизма и уверенности в национальных силах. Недаром знаменитый английский историк А. Тойнби объяснил бурный прогресс Запада соединением индустриализации и национализма. «Без национальной гордости и национального эгоизма просвещенческие гарантии прав не стоили бы бумаги, на которой они были написаны», пишет современный польско-американский ученый Эва Томпсон, кстати специализирующийся на изучении колониального мышления.[61]
Накануне 1917 любой гимназист или ученик реального училища, заглянувший например, в малый энциклопедическом словарь Брокгауза и Ефрона, узнавал об Иване IV, только то, что тот был «тираном». Российское государство, получалось, было создано кровожадным чудовищем. И какое отношение у такого школьника могло быть к верховной власти и государству?